Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2019 - Коллектив авторов

ипостаси не знаем,

где страны нет роднее и шире.

А когда на бульварные кольца

мы ступили, как после Батыя,

нам навстречу шли два комсомольца.

Белозубые и молодые.

Вот тогда и нагнали испуг мы

на Тверском, где ни давкой не пахло,

отыскав безмятежные буквы:

«НА СЕГОДНЯ ОТМЕНА СПЕКТАКЛЯ».

И, как тля под пятою тирана,

наша робкая радость замолкла…

Да, товарищи, ну на хера нам

измышлёж Еврипида-Софокла!

По шалманам шепталась Россия

без сомнений и тени грустенья:

мол-де, космополита Расина

МГБ приголубило к стенке…

А наутро в трамвайном вагоне

за плечо меня тронули мирно:

«Приглядитесь, античная – Коонен,

ну а тот, отстрадалец, Таиров…»

Не забыто, как дни-горизонты

затянула газетная слякоть.

Ну а я всё держал горе-зонтик

над Твоей бутоньеркой на шляпке.

А когда двое мальчиков бравых

потянули Тебя, будто немку,

Ты, у зеркала шляпку поправив,

отколола мою бутоньерку…

Не забыто, как нёс три пригоршни

свежевыстраданной карамели

и три бабушки, точно три кошки,

у парадного бдительно млели.

Я лечу без ума и без лифта…

А за дверью звучит, как из кельи:

«Полчаса не прошло, увезли как,

вы, голубчик, приходитесь кем ей?..»

…И утрутся моим покаяньем

корифеи ремёсел заплечных.

И на новых плечах, окаянных,

окаянные звёзды заблещут.

И в году пятьдесят-амнистийном

пятьдесят нам восьмую отменят.

Но не сможется, нет, отмести нам

времена бутоньерок отменных…

Мессалина

Был вечер душен и хмур, как Клавдий.

Не обещал он щедрот, похоже.

Но, как эпиграф к ночной прохладе,

ты проскользила, что лёд по коже.

Ты проскользила по мгле зевотной

лучом Надежды к ногам изгоя.

Какое Небо у нас сегодня?

Судьба какая? Число какое?

Когда погасли в саду валторны,

когда утих на углу фонарик,

я, сговорившись с Луной-оторвой,

дворами крался в твой лупанарий.

Где пели песню ночные нимфы

о страсти тёмной и невзаимной,

рисуя гимны, слагая нимбы

над богоявленной Мессалиной.

И Ты там тоже негромко пела

о мятной нежности, мир объявшей.

И голос Твой, тополино-белый,

мерцал, как россыпи бус из яшмы.

И, льдинку сердца неся, как в погреб,

на дно твоей тополиной песни,

я постигал, как слепой апокриф,

всю безотрадность грядущей вести.

На страже бездны непрóсых-евнух

дремал, развесив до Капри уши.

И я, минуя расспросов гневных,

упал разгромно, к ногам прильнувши.

Ты прошептала: «Ну что за бредни?» —

ломая жесты в мольбах напрасных.

И не вкушал я плодов запретней,

чем этот скорый и судный праздник.

Преторианцы прошли с дозором,

и гулко бились, до поздней ночи,

шаги в котурнах о коридоры,

как сердце вора о позвоночник.

И шли наутро сограждан толпы,

не видя в небе ни Зла, ни Блага.

А на холме Палатинском Тополь

над беспросветной Любовью плакал…

Афродита

Не из волны, не из пены прибойной,

по мелководью бежа по слезам как,

Ты вырастаешь влекущей препоной

между теперешним и послезавтра.

Ты возрастаешь и волосы колешь —

Кариатида под Август из туфа.

Это не марево, это всего лишь

малая лепта ахейского духа.

Радостной гейшей в луче комедийном

ты вырезаешь из губ оригами.

Море играет обрывками тины,

словно норд-осты в клеша с моряками.

Тянешь расплывчато, словно в мольбе Ты,

тело плавучее – статью в три танца!

Вот бы расставить повсюду мольберты

и святотатству, как неге, предаться!

Вот бы разбить этот воздух из гипса,

от немоты и песка холодея!

Воздухо-Дракулу, Воздухо-Сфинкса…

…и заподозрить в Тебе Галатею!

Вот бы теряться в лесах заповедных!

Вот бы пиратствовать в гротах Сицилий!

Вот бы гореть в Карфагенах и Этнах!

Вот бы тонуть меж Харибдой и Сциллой!

Август вздохнул и стеклярусно вздрогнул —

как бы щекотки Наяд испугавшись.

Я принимаю в себя Недотрогу —

самую в Мире мою из Купальщиц!

Клеопатра

А помнишь, как в том заповедном Июле

мой тополь пустынный безбело заплакал?..

Взмахнул парусами Твой ветренный Юлий,

и я записался последним за плахой.

А помнишь, как я был до рясы воспитан,

когда Ты любовной игры поначалу —

едва различима за сеткой москитной —

грозила мне пальчиком, как палачами?..

А помнишь, как сладостно мне умиралось,

когда ненасытным твоим леопардам

мне Имя своё было скармливать в радость?

Ты помнишь те ночи, моя Клеопатра?

А помнишь, как было легко и весенне,

когда, подустав после казней жестоких,

пытала Ты в кости моё невезенье,

метая шестёрки… шестёрки… шестёрки…

А помнишь, как Ты мне божилась прилунно,

что в мире останемся только мы, ОБА?

И я был велик своей силой в три гунна!

О, как медоносил тот горький мой опыт!

А помнишь, как в сумрак вломился Антоний

и слуги Твои прошептали – бегите,

берберские кони стоят наготове…

Но где было спрятаться в целом Египте!

А помнишь, как Сфинксы меня запытали —

что в жизни моей состоит лишь из трещин???

Но это не точка. Опять запятая.

Ещё одна битва с