Митрополит Антоний Сурожский. Биография в свидетельствах современников - Евгений Святославович Тугаринов

постигали или должны были постигнуть то, что в самых доступных любому человеку словах и понятиях говорил нам владыка.

«Мир, оскверненный и растерзанный, дорог Богу. И если некоторые люди бессильны верить, то нужно самому выйти из храма навстречу миру с вестью для других. Тот мир, который вне пределов храма, нам не может быть чужд. Это мир, куда пришел Христос. Этот мир – Богу дорог. И нужно знать, что не восторженная встреча ожидает вестника. Он может быть отвергнут, растерзан, распят, потому что он отвергает их привычные устои. Все мы помним одиночество Христа в Гефсиманском саду, когда ученики Его бежали, покинули Его. Церковь – это место Преображения каждого из нас. И мы любимы Богом – не мы с вами, малое стадо, – а весь народ Божий, вся твердь».

Конечно, мы знали, что все беседы записываются, а значит, слово пастыря не канет, не пропадет и обязательно размножится во многих тысячах экземпляров книг, магнитных и видеокопий. Но услышать эти слова самому, когда они только что на твоих глазах рождались и исторгались в мир из молитвенной глубины, из возможного многодневного аскетического молчания, – это совсем другое дело. Это богатство, которое многим из нас – услышавшим и внявшим этому Слову – не растратить во всю свою жизнь.

Кстати, об аскетизме. Много раз я пыталась себе вообразить, как живет митрополит в своем одиноком затворе – в маленькой (по словам бывавших там священников) квартирке, на втором этаже храма. Чем заполнено его время, свободное от церковных служб и не таких уж частых бесед с посетителями. Молитвой, думалось мне. Многотрудной монашеской молитвой. В какие глубины мироздания погружалась его душа в эти долгие молитвенные часы, в какие выси она поднималась – одному Богу известно. Конечно же, он читал, и читал много. Нужно было читать еще и письма и деловые бумаги, но все это – не то, думалось мне. Нет. Мне не хватало воображения понять, как именно и в какие часы зарождались те мыслительные и духовные воздушные потоки, которые облекались потом в слова, понятные всем тем, чья душа уже была приуготовлена – как пашня под посев, только зерно туда брось…

«Строго говоря, в Церкви не может быть ненависти, неприязни и даже безразличия».

Но разве же это так? Разве вершится в мире хоть что-то благое по слову праведника или пророка? Даже в нашем лондонском храме люди зримо сторонятся друг друга. Никто не спешит к тебе навстречу с улыбкой благорасположения. Разве не видел этого наш пастырь? Видел и понимал. Но терпел и смирялся, побуждая и нас к тому же своим пастырским долготерпением.

В беседах с нами у владыки Антония был еще один важный момент: он никогда нас не поучал! Он говорил нам: «Главное – не учить, а делиться тем, чему сам научился, через что сам прошел, чему тебя научили те, кто неизмеримо лучше тебя самого…»

Иногда владыка просил задавать ему вопросы. Поощрялось также подавать их заранее, в письменной форме. И ни один вопрос не оставался без ответа.

Вопрос: Есть мир неверия, нехристианский мир. Как нам к нему относиться?

Ответ: Бог никогда ни от кого не отворачивается. Бывает так, что самый, казалось бы, безнадежный человек открылся к пониманию, к встрече с Богом. Такая встреча может произойти с каждым – везде и всегда. Так что не отчуждайтесь от неверующих, многие из них еще только встали на тот путь, который вы уже прошли.

Как писатель с большим литературным стажем, я не могла не отметить блестящую, плавно льющуюся, литературно организованную речь владыки. В ней были и прекрасные развернутые метафоры, и неожиданные сравнения, и сложные сюжеты, и притчевые обобщения. В этих беседах был свой стиль. Свой ритм, своя богатая словарная канва, по которой вышивался узор сложнейших философских и богословских обобщений. Были повторы некоторых знаковых для владыки событий, но и это тоже – литературный прием, который принято называть сюжетной, или смысловой рифмой, – для пущей усвояемости, насколько я понимаю. Ведь среди нас было и много неофитов, и новичков, и гостей из разных стран – ровно на одну встречу. И эти повторы звучали для них впервые, а для нас – постоянных слушателей – открывались, как правило, в новом свете. В свете, идущем из душевных глубин великого пастыря, просветителя и святителя. Эти беседы выражали и содержали в себе всю богоустремленность, всю тоску людей, замороченных обыденной повседневностью, по вышнему, Божиему миру.

Митрополит Сурожский Антоний призывал нас к искреннему и осознанному Боголюбию, Богоприобщению, к Богоединению, если хотите! Эти сложно-сочиненные слова взяты мною из его бесед. Они остались и в моей памяти, и в беглых отрывочных записях тех, теперь уже далеких, лет.

При этом владыка Антоний много раз подчеркивал, что он не богослов, что у него нет специального богословского образования. Он предпочитал говорить о Живом Боге, не заслоненном излишне мудрыми, порою тяжкими для понимания размышлениями.

«Богословие порою заслоняет собою Живого Бога. Знать – это не всегда познать. Важно не то, сколько книг человек прочитал. А насколько каждый из нас душой приблизился к Богу. Очистил дух свой прикосновением благодати. Насколько он причастился Святых Таин. И во внутренней молитве своей насколько смог соединиться с теми, кто уже пребывает в святости и благодати».

Для постижения этих слов владыки Антония нужно постараться самому устремиться ввысь, возвыситься душою. Это неоспоримо. И это нелегко. Но воистину, Бог окликает того, кого хочет окликнуть.

Теперь в особом свете выглядит и то обстоятельство, что именно мы, постоянные прихожане лондонского храма, немногие счастливцы, могли не просто прикоснуться к животворящему потоку его проповедей и бесед, но и прикоснуться к владыке Антонию в самом простом, житейском смысле этого слова. Несмотря на повседневно затворнический образ жизни, он был очень доступен для прихожан, когда выходил после службы или во время празднований в холл, пристроенный к старому храму уже в новейшие времена. Там проходили приходские и прочие собрания, принимались целые делегации прихожан и священников из разных стран – от Америки и Европы до российской глубинки. Там устраивались благотворительные рождественские и пасхальные базары с распродажей дешевой одежды и утвари, книг и иконок – для тех, кто еще только обживался в Великобритании. Вещи эти приносили сами прихожане, они же их сортировали, определяли цену, как правило, самую низкую, чтобы их могли купить даже малоимущие.

Владыка Антоний поощрял такие базары. И с радостью оповестил нас однажды, что поступивший с рождественской распродажи в церковную кассу доход равен годовой зарплате