Эндель Пусэп - На дальних воздушных дорогах

Теперь настало время осмотреть самолет. Боже ты мой! Так выглядит пирожок, который окунули в горячее масло! Текло перегретое масло, несущие плоскости просто лоснились от него…

Вокруг нас собрались тесным кружком американские офицеры. Они беспрестанно говорили нам что-то, пожимали руки, хлопали по плечам и обнимали нас. Переводчика не было, среди офицеров гарнизона тоже не оказалось ни одного владеющего русским языком, и мы стояли молча среди этого гомона под лучами палящего солнца. Щелкали затворы фотоаппаратов, жужжали кинокамеры, десятки рук протягивали к нам записные книжки, чтобы получить автографы. А мы мучились от жары, запарившись в своей обычной шерстяной форменной одежде. В конце концов Романов на ломаном английском языке постарался разъяснить восторженно гудящей толпе, что мы страшно устали, хотели бы умыться и отдохнуть.

Сопровождаемые американскими офицерами, мы вошли в какое-то здание. Оказалось, что нас поняли совершенно неправильно. В помещении находилась длинная буфетная стойка, а за ней — полки, уставленные бутылками… Так мы сразу же столкнулись с одной стороной «американского образа жизни»: как бы там ни было, но от жажды никто не должен страдать!

Мы поднимали бокалы и за благополучное прибытие, и за новые знакомства, и за победу над нацистами и самураями, а потом еще за многое другое. Тосты продолжались по крайней мере полчаса. Затем над нами сжалились и отвели в предназначенные для нас помещения, находившиеся в том же доме. Холодный душ перед сном пришелся кстати. Я проспал шестнадцать часов подряд, до самого утра.

У президента Рузвельта

Я проснулся от ярких лучей солнца, светившего прямо в лицо. Вскочил с постели и не сразу понял, где нахожусь. Только выглянув из окна, вспомнил я вчерашние события.

Вот, значит, каков этот Новый Свет, страна небоскребов и долларов.

Из окон был виден аэродром, река, на другом ее берегу — еще аэродром. Прямо под окнами расстилался бархатный газон, окаймленный ветвистыми кудрявыми буками. В тени деревьев садовая мебель — плетеные белые стулья и столы. Налево, утопая во вьющихся растениях, возвышалась ведущая в бар веранда.

Пока я одевался, на газоне появился довольно полный негр. На его голом торсе красовался бархатный жилет, а черные как уголь волосы прикрывала коричневая шляпа. Негр притащил длинный резиновый шланг и, присев па газоне, стал устанавливать на него какое-то устройство. Справившись с этим, он медленно скрылся за углом дома. Пока я приводил себя в порядок, диск на конце шланга весело закрутился, забили переливающиеся на солнце струи воды. Негр появился снова, присел на газон и сунул толстую сигару в зубы. Через несколько минут он опять скрылся за углом и выключил воду. Снова появившись, негр перенес эту штуковину на новое место, и вся процедура повторилась.

Мне пришлось прекратить свои наблюдения, потому что в дверь очень энергично постучали. Пришли Золотарев и Дмитриев. Их лица были почему-то озабоченны.

— Наши дела не блестящи, Эндель Карлович, — начал Золотарев. — При посадке вы изволили содрать с левого колеса порядочное количество слоев протектора шины.

— Как это «содрать»?

— Очень просто. Резина ведь в жару нагревается. А при посадке вы немного промахнулись и после приземления нажали, конечно, сильно на тормоза. Шина этого не выдержала.

Вот история! Действительно, заканчивая полет только с двумя исправными моторами, я пролетел вчера начало посадочной полосы и самолет опустился на бетон примерно в ее середине.

— Нам надо осмотреть и опробовать все моторы, сменить свечи, а также масло, — сказал Дмитриев.

— Сколько для этого понадобится времени?

— По меньшей мере пять дней.

— А сколько времени займет ремонт протектора, сейчас еще никто не знает, — сказал Золотарев.

Мы направились в ангар. Мне хотелось своими глазами взглянуть, что случилось с протектором.

На месте выяснилось, что дело обстояло именно так, как доложил инженер Золотарев. С протектора левого колеса лохмотьями свисали большие куски резины.

Не оставалось ничего другого, как тотчас же отправиться к начальнику аэродрома и просить его помочь нам. Вскоре к самолету подошел главный инженер аэродрома. Нам не надо было ничего объяснять ему, картина была и так ясна. Он сразу же поспешил в свое рабочее помещение.

Нам сказали, что во второй половине дня выяснится, найдутся ли в Соединенных Штатах шины такого размера. Пока главный инженер занимался этим делом, мы позавтракали. Затем вернулись к самолету. Главный инженер не заставил себя долго ждать. Он сообщил, что таких гигантских шин в Штатах, к сожалению, не найдется, но фирма «Гудрич» берется привести наш протектор в порядок за три дня. К этому надо прибавить еще время для доставки шины на завод, расположенный в 600 километрах от Вашингтона.

Ничего не поделаешь. И за это спасибо.

Меня позвали к телефону.

— Товарищ Пусэп, президент Рузвельт назначил вам прием в Белом доме на три часа. Прошу прийти без опоздания, — сообщил второй секретарь посольства.

Да, согласно традиции, президент Рузвельт устраивал прием для всех летчиков, впервые перелетевших через Атлантический океан.

Когда экипаж услышал о предстоящем визите, все разволновались. В первую очередь из-за одежды. Долгий путь оставил на ней свои следы. Наши мундиры настоятельно нуждались в чистке и глажке. Однако дело уладилось, через полчаса все было в полном порядке.

На пути в Белый дом я старался представить себе президента и его резиденцию. О Рузвельте я, к сожалению, знал мало. Может быть, только то, что сразу же после предательского нападения фашистской Германии на Советский Союз он дал обещание всеми силами поддерживать советский народ в этой борьбе. А о Белом доме я думал, что своими размерами он, по меньшей мере, не уступит Зимнему дворцу в Ленинграде. Но в действительности все выглядело совершенно иначе. В глубине просторного тенистого парка стояло скромное двухэтажное здание. Широкая дорога вела через парк, усаженный каштанами, буками и ясенями. Поляна перед зданием пестрела цветами.

Почти одновременно с нами к главному входу подъехала машина товарища Литвинова. Мы вошли в Белый дом вместе с послом. В вестибюле нас встретил швейцар в роскошном парадном мундире с золотыми галунами на рукавах.

Открылась одна из дверей, и к нам вышел стройный седоволосый генерал. Обменявшись с товарищем Литвиновым несколькими словами, он повел нас вверх по лестнице. Лестница была необычной. С левой ее стороны были нормальные ступени, а правая сторона представляла собой ровную покатую дорожку, покрытую толстым ковром. Позже мы узнали о ее назначении: Франклин Рузвельт уже длительное время болел, ему было трудно ходить самому, поэтому он использовал эту дорожку для передвижения в кресле на колесиках.