Анатолий Корольченко - Генерал Скобелев. Казак Бакланов

Под его руководством производились укрепления Николаева и Киева, Кронштадта и Выборга, Бреста и Вильны. Но особую известность он приобрел во время героической обороны Севастополя в Крымской войне. Вначале главнокомандующий обороной Севастополя князь Меншиков отклонил предложения Тотлебена, но потом, спохватившись, принял и неукоснительно поддерживал опытного инженера. В последнее время Тотлебен был занят работами по укреплению Черноморского побережья, но последовал высочайший вызов в Дунайскую армию.

Там же, на военном совете, было решено подчинить Скобелеву пехотную дивизию. Это было высокой честью и доверием, о котором мечтали многие убеленные сединами генералы.

Через несколько дней генерал-лейтенант Скобелев вступил в командование 16-й пехотной дивизией. В нее входили знакомые по прежним делам полки: Владимирский, Суздальский, Углицкий, Казанский. По ходатайству Скобелева начальником штаба назначался капитан Куропаткин.

С ведомостью численного состава дивизии Алексей Николаевич пришел к Скобелеву.

— В последних боях из строя выбыло 133 офицера и более пяти тысяч нижних чинов, — доложил он. — В строю находится: офицеров — 116, нижних чинов — 4642.

— Выходит, выбито более половины состава?

— Совершенно верно. Но еще хуже положение с командирами. Здесь все указано.

Михаил Дмитриевич взял испещренную числами ведомость, стал ее изучать. Положение было действительно удручающим. Осталось менее трети ротных командиров, не хватало батальонных командиров.

— Да-a, — тяжко вздохнул генерал и тут же произнес уверенным голосом. — Не вешать головы, Алексей Николаевич. За битого двух небитых дают, — так говорил Суворов. Будем воевать и побеждать. И пополнение обещают направить.

22 сентября генерал Тотлебен был уже у Плевны. Все находившиеся там войска, а также прибывшие гвардейский и гренадерский корпуса вошли в его подчинение. И 16-я пехотная дивизия, усиленная артиллерией, болгарской дружиной и 9-м Донским казачьим полком Нагибина, поступила под начало нового командующего.

Вскоре Михаил Дмитриевич предстал перед командующим.

— А, вот и знаменитый Скобелев! — такими словами встретил его шестидесятилетний полноватый седой генерал. Не скрывая любопытства, оглядел молодцеватую фигуру вошедшего. О нем читал статьи в Петербурге, слышал восторженные легенды, ходившие в армии. Внимательно слушал генерала, задавал вопросы и получал по-военному короткие и вместе с тем исчерпывающие ответы. Он понял, что командир дивизии не только отважен, но умен и начитан.

— Мы с вами еще непременно встретимся, — пообещал Тотлебен.

4 октября они весь день провели вместе, рекогносцируя подступы к Плевне.

— От штурма нужно отказаться, — пришел к заключению Тотлебен. — Нужна блокада. Но прежде обязательно следует взять Горный Дубняк и Телиш. Тогда гарнизон Плевны будет в полной изоляции.

Осторожные, подчас выжидательные действия Тотлебена Скобелев не разделял. Ему были по душе смелость, решительность, внезапность с последующей ошеломляющей неприятеля атакой. Однако, преклоняясь перед авторитетом генерал-адъютанта, он заставлял себя следовать плану.

Через несколько дней Горный Дубняк и Телиш пали, наши войска приступили к планомерной блокаде Плевны. Нашлось дело и для 16-й дивизии, которую теперь все уважительно стали называть скобелевской. Ее позиции находились в Зеленых горах. Полки занимали два гребня, а первый, ближе к Плевне, находился у турок.

В своем дневнике генерал Тотлебен в те дни писал: «Я приказал занять первый гребень Зеленых гор. Отрядом командует генерал Скобелев, герой, какого редко встретишь, но человек без веры и закона. Пункт тот очень важен для турок. Они оказали упорное сопротивление… Пули, казалось, выбрасывались машинами. Несмотря на это, гребень занят и укреплен. Турки тоже укрепились в 200 шагах и несколько раз были выбиты штыками… Скобелев дважды контужен и должен полежать…»

За скупыми записями скрывались следующие события.

Овладеть гребнем Зеленых гор Скобелев приказал Владимирскому пехотному полку. Вызвав его командира полковника Кашнева, он сказал:

— Некогда роты вашего полка запятнали славное имя владимирцев. Надеюсь, помните тот день?

— Было такое. В первый день третьего штурма, 30 августа.

— Вот-вот, поддались они тогда панике. Теперь же эти самые роты пусть атакуют первый гребень. И без победы не возвращаться!

— Я сам поведу их в атаку, — пообещал полковник. — Обещаю, что задачу они выполнят с честью.

В окружении офицеров Михаил Дмитриевич наблюдал из ближайшего укрытия за атакой Владимирского полка. По наступающим часто стреляли, били из орудий, но цепи настойчиво продвигались вперед.

— А, черт! — выругался генерал. — Никак не могу понять…

Не выпуская из руки бинокля, он ступил на банкетку и выбрался из траншеи. Остальные по кивку Куропаткина поднялись вслед.

— А вы чего здесь, господа? Ступайте в укрытие. Могут сразить.

— Поэтому мы здесь, — ответил Куропаткин. — Рядом с вами.

— Ну, хорошо, спущусь. Только вначале вы.

— Ваше превосходительство, ведь только вчера произошла неприятность, — продолжил Куропаткин.

Вчера Скобелев тоже поднялся из окопа, чтобы разглядеть турецкие окопы. Облаченный в белый мундир, он неподвижно стоял, представляя заманчивую для стрелков цель. И случилось то, что должно было произойти. Пуля попала в руку, изорвав и окрасив кровью мундир. Рука вдруг повисла, а лицо генерала побелело.

— Кажется, угодило, — произнес он.

Рана оказалась не опасной, задело лишь ткань, не повредив кости.

Выждав, когда офицеры спрыгнули в укрытие, генерал повернулся, чтобы спуститься. И в этот миг поблизости взорвался снаряд. Будто споткнувшись, генерал упал ниц.

— О-ох! — вырвалось из его груди.

Он попытался подняться — и не смог. К нему бросились офицеры.

— Что случилось? Вы ранены? Позвольте…

— Я сам. — Оперся на раненую руку и скривился от боли.

Осколок снаряда, а может быть, камень или пуля, не повредив мундира, ударил в спину, против сердца, вызвав контузию.

— Три дня надобно лежать, — предписал доктор вынесенному на носилках генералу.

Его поместили в болгарскую хату-мазанку, прибежище какого-то отшельника или пастуха, предписали лечение. Весть о ранении Скобелева облетела армию со скоростью света. В тот же вечер прибыл Верещагин. Осторожно склонился над раненым. Тот находился в забытьи, однако открыл глаза, узнал старого друга.

— Ну, как? Болит?