В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин

ельцинские годы, почти бедствовал. Вместе выступили на ТВ у Третьякова, я посоветовал Виталию пригласить на передачу и Георгия Марковича. Будучи в мае 2006 г. в США, узнал о его кончине в возрасте 81 года, погоревал искренне. Американские влиятельные газеты отозвались уважительными некрологами. «Вашингтон пост» даже охарактеризовала его как либерала.

…Конец апреля 1986 г.: «Продолжаются треволнения с Чернобылем. С точки зрения пропаганды Горбачев выступил ловко. Обошел “дыры” в наших сообщениях о взрыве реактора, перенес акцент на предложения, сделанные Западу: о продлении моратория на ядерные испытания, о сотрудничестве в области атомной энергетики, о большей открытости. Беду преобразовываем в выигрыш. Но остается фактура, без преувеличения, страшная[72].

Произошла авария в половину второго утра 26 апреля, а известили страну 28-го вечером. Что делали двое с половиной суток? Не многовато ли времени потеряли? Твердим о заботе о людях, а начали их эвакуировать из опасной зоны с большим опозданием. Почему бросали незащищенных людей на радиоактивность? Да и информация шла сугубо успокоительная. В Киеве люди полного представления не имели о произошедшем. Это я знаю точно от беженцев, которые живут сейчас у нас на даче. Не оказались готовыми! А к войне?

М.С. ведет себя грамотно и зрело: бить публично себя в грудь у нас не принято. Но выводы ему предстоит сделать серьезные. Это сейчас главный вопрос».

Чернобыльская трагедия стала во многих отношениях переломным пунктом. С потрясающей силой раскрыла она положение в стране. Иначе, чем полная неразбериха, назвать это было трудно. Шутка ли, руководство страны фактически не знало, что творилось в «атомке», ибо слишком тесно она была связана с оборонкой. Такие «белые пятна» стали выявляться одно за другим.

Кроме всех прочих трудностей, лидерам перестройки пришлось, набивая синяки и шишки, заниматься тем, к чему однажды призвал Андропов: «Разобраться в обществе, которое мы построили». Недаром Шеварднадзе при каждом удобном случае твердил нам: «Говорите всю правду, когда знаем болячки, сумеем найти их решения».

Завершаю очерк записью от 22 мая 1986 г.: «Во дела, стал я замминистра. За несколько недель до этого Шеварднадзе объявил мне, что направил записку в ЦК. Он даже не спросил моего согласия, для него оно было очевидно. В общем, у меня “билось ретивое”, рад я был возможности всерьез включиться в перестроечную работу».

Тогда я никому не рассказал о вопросе, заданном мне как-то вечером министром: «Скажите, Анатолий Леонидович, только честно, Вы еврей»? Сам не знаю, как сообразил, но ответил вроде достойно: «Если бы я был евреем, то гордился бы этим». Шеварднадзе: «Почему же все говорят, что Вы еврей?» – «Наверное, потому, что слишком умный», – дал я себе волю. Должно быть, Э.А. «успокоил» кого-то наверху, ибо вскоре после этого разговора вышло долгожданное решение ЦК. (К «национальному вопросу» он подходил весьма щепетильно: грузин в МИД не брал ни под каким предлогом).

Очерк восьмой

Разжать тиски гонки вооружений

Принятое еще в ходе войны решение создать собственное ядерное оружие оказалось безошибочным. Даже один из его творцов, ставший убежденным пацифистом Андрей Дмитриевич Сахаров придерживался этого мнения. Правильными также было его усовершенствование и вооружение армии необходимым количеством. Но верная линия, выходящая за разумные рамки, превращается в ошибочную. Это-то и произошло в брежневский период. Насыщение вооруженных сил ядерным (и обычным!) оружием стало неконтролируемым. На штабеля ракет, на полчища танков тратились огромные деньги. В то же время многие насущные проблемы армии зачастую не решались.

В столь важном секторе государственной политики, как оборонный, решало мнение военных. Не раз мы в МИДе, на своем, так сказать, рабочем уровне сетовали: США втянули нас в наращивание оружия и теперь потирают руки: для них выгодно держать нас зажатыми, ибо мы проигрываем гонку вооружений и в военном, и в технологическом, и в экономическом отношениях.

Тем не менее состязание с США по части накопления оружия продолжалось,что было, видимо, самым крупным стратегическим просчетом во времена Брежнева и несколько лет после него.

Среди тысячи проблем, свалившихся на Горбачева, исправление перекосов – и стратегических, и политических, и организационных, – сложившихся в оборонной области, стало одной из важнейших задач. Этим Михаил Сергеевич и его команда занялись с первых же дней. Договоренность о советско-американских переговоров по ядерным и космическим вооружениям в новом формате была достигнута, как мы видели, еще при Черненко. Символично, однако, что их первый раунд начался в Женеве 12 марта 1985 г., на следующий день после внеочередного пленума ЦК КПСС, на котором был избран новый Генсек.

Надо признать, однако, что какое-то время расходы на оборону (вплоть до начала 1989 г.) росли, а военные программы продолжались без особых помех, в том числе те, весьма дорогостоящие, которые были запущены в качестве нашего ответа на СОИ. При всех сомнениях насчет ее осуществления, было опасно надеяться, что у американцев ничего не получится. Горбачев, всячески демонстрируя, что он не боится СОИ, действовал тем не менее предусмотрительно. В 2024-м, с высоты лет, приходится признать, что во многом мы все же поддались на провокации США. Одновременно мы были релительны в поисках договоренностей. Это хорошо прослеживается на финале эпопеи с СС-20.

Физическое уничтожение целого класса оружия. Переговоры с США по ракетам средней и меньшей дальности Горбачев сразу же поставил под свой контроль. Более того, уже в апреле 1985 г. он ввел временный мораторий на развертывание советских РСД (до ноября того же года), призвав к аналогичным действиям США. Рейган с ходу назвал этот шаг «пропагандистским». В июле мы ввели односторонний мораторий на ядерные взрывы; американцы и здесь отказались следовать за нами, хотя мы периодически продлевали его вплоть до 1 января 1987 г.

Действовать стали, исходя из того неоспоримого факта, что размещенные в Западной Европе американские «Першинги» и «Томагавки» резко увеличили угрозу безопасности страны. Но немалую угрозу таил и саботаж внутри.

В марте 1985 г. Громыко принимает Тиндеманса, министра иностранных дел Бельгии, приехавшего на похороны Черненко. Андрей Андреевич ведет беседу крайне жестко. Бельгиец ловок: будучи сторонником размещения ракет, он в такой форме задает три вопроса, в том числе, не предвидятся ли перемены в нашей позиции, что получает три безоговорочных ответа «нет». Ему это как раз и надо: он может привезти из Москвы лишний аргумент против оппозиции, выступающей против размещения американских крылатых ракет.

Будучи на беседе, вижу, что наша с Ковалевым памятка, в которой мы старательно прописали уже изменившуюся к лучшему позицию, либо не прочитана, либо проигнорирована.

Между тем то, что говорит Громыко, служит