В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин

история – почти во всех странах, если что-то делается не так, приходят не только другие деятели, но и другая партия. У нас этого нет. Хрущев танцевал гопак по приказу Сталина, сам рассказывал об этом, плача, на ХХ съезде. Он же должен был разоблачать культ. Сейчас Горбачев поправляет брежневский маразм, но поскольку он вышел из той же среды, это висит на нем тяжелыми гирями. Как в этих условиях сказать всю правду о камарилье, которая при Брежневе вела себя примерно как Маркос на Филиппинах?

Отобрав у трудящихся водку, а у номенклатуры привилегии, на чью поддержку рассчитывать?

Вынуждены и новые крутиться, чтобы не оторваться от “масс”. Они-то хорошо помнят, во что это обошлось Хрущеву. Да, одна партия – это плохо. Невозможно без конкуренции жить не только в экономике, но и в политике. Помню, как, беседуя с главой одной из крупнейших итальянских монополий, Косыгин все допытывался, чем можно заменить конкуренцию. Ответ был быстрым и неутешительным: ничем».

6 марта: «Закончился ХХVII съезд, только что М.С. зачитал состав руководящих органов партии. Там перемены есть, особенно в секретариате, и неплохие. А вот ЦК обновлен слабо, вроде, процентов на 30, в отличие от того, что новых делегатов на съезде было почти 80 процентов. От МИДа в ЦК остались, к моему удивлению, Ильичев и Луньков. Вошли Логинов и Никифоров плюс Ковалев, что восстанавливает, наконец, справедливость».

«Не захотел Горбачев сжигать мосты, тем более, что на съезде ряд секретарей обкомов сделали ему серьезные предупреждения. (Мы шутили: тридцать лет выписывали газету, где нечего было читать. И добились своего: «Правда» стала интересной. Написала ведь она, что между ЦК и рабочим классом болтается слой партработников, давно переставших быть партийцами. За эту статью и обрушились на Горбачева.) Нельзя “младотуркам” (так в публицистике нередко называли реформаторов. – Примеч. ред.) усугублять недовольство той элиты, которая не видит своего интереса в нововведениях; для нее, скорее, увеличивается физическая и моральная нагрузка, уменьшаются удобства. Но такое “деликатничанье” позволяет партийному аппарату и дальше сохранять власть над экономическими процессами. А ведь и это довело страну до ручки. Может, прав тот острослов, что сказал: любая партия – нехорошо, а наша тем более».

«Громыко сидит в президиуме, как последний из могикан. Съезд буйно ему аплодировал. Кто бы объяснил восторженным делегатам, что благодаря также и ему умирают наши ребята в Афганистане. Все упирается в удивительно стойкую политическую малограмотность. Народ не воспитывается правдой, так как считают, что он не созрел до нее. А не созрел потому, что не воспитывается правдой. Как говорил Писарев 150 лет назад, бедность наша от глупости, а глупость от бедности. Замкнутый круг! Часто сама номенклатура плохо знает истинное положение вещей, находясь в плену собственной пропаганды».

В начальный период перестройки наша рука, протянутая Западу, оставалась нередко повисшей в воздухе. Одни нам не верили, другие выжидали, кто с надеждой, кто с опаской. К тому же произошло несовпадение по фазе: либералы Картера попали на наших «ястребов», а разумный курс Горбачева только начал «воспитывать» Рейгана. Отсутствие немедленного результата вело к глухому аппаратному ворчанию, и Горбачев реагировал на это, более тщательно отбирая предложения, которые выдвигались западным партнерам, меняя язык публичных выступлений. Забыл ты тогда, Толенька, что с США нас разделяют гораздо более серьезные противоречия.

В апреле 1986 г. Анатолий Сергеевич Черняев, помощник М.С., присылает мне первый проект речи генерального в Тольятти, с его же слов и записанный. Мне он представляется жестковатым, переделываю в более спокойном духе, приглушая риторику. В окончательном варианте жесткость чуть ослаблена, но, на мой вкус, ее все же многовато. Когда говорю об этом Черняеву, он объясняет: это для внутреннего потребления, перед рабочим классом требуется крутость.

Но есть и другая сторона дела: мы стали яснее видеть конфигурацию различных групп в правящем классе США. Активная, во многом новая внешняя политика СССР заставляла реагировать, усиливала дифференциацию. На поверхность выходил факт, менее видимый в годы конфронтации: значительная часть американского истеблишмента считает, что разрядка в принципе не отвечает интересам США, затрудняет мировое доминирование. То-то.

В апреле 1986 г. беспрецедентное явление: мы в МИДе лишились сразу двух первых заместителей министра, Корниенко и Мальцева, и получили двух новых, Воронцова и Ковалева. Георгий Маркович ушел в первые замы к Добрынину, тот стал заведующим Международным отделом (МО) и секретарем ЦК, вернувшись, наконец, из своего двадцатичетырехлетнего вашингтонского одиночества. Столько Анатолий Федорович просидел послом в США, еще один пример того, как обращались с кадрами в брежневские времена: такая сильная фигура в Центре была не нужна. Как итог: то, что в русском языке называется «заедать век». Можно было бы, наверно, несколько человек за четверть столетия «пропустить» через Вашингтон, готовя компетентные кадры. Сколько таких осталось невостребованными, сколько переварилось в собственном соку. Зато старики взяли свое сполна.

В МО официально выделено внешнеполитическое направление (его и возглавил Г.М.) плюс военно-политическая группа. Для дела это, конечно хорошо. Надо иметь при генеральном такого рода хлыст. Но для МИДа это хуже, не будем ли мы поставлены в положение госдепа США по сравнению с Советом национальной безопасности, не превратимся ли в подносчиков патронов? Поживем – увидим.

Наибольшую сенсацию вызвал уход Корниенко. Шеварднадзе после годичного размышления стал целеустремленно подбирать собственную команду. В кулуарах шептались, что к этому подтолкнул Чернобыль: наверху окончательно убедились, что прежней гвардии доверять просто опасно, много лжи и взаимного покрывательства.

К Корниенко это не относится. Он отстаивал свои взгляды открыто, возражая новому министру, в союзники брал партийную совесть. МИД остался без крупнейшего специалиста, знатока практически всех основных проблем. У меня возникла мысль, нельзя ли этого первоклассного специалиста «переналадить» на новое мышление. Шеварднадзе не поддержал, кроме всего прочего, не мог простить ему сговор с военными, что едва не погубил, как мы увидим, договоренность по РСД. Но прощание на коллегии устроил, сказав много хороших слов в адрес Корниенко. Правда, тут же вставил, что незаменимых людей нет. В ответ Г.М. тонко провел мысль, что он оказался не нужен в МИДе. Предметный урок византийства.

Зашел к Корниенко попрощаться, целый пласт жизни связан с ним. «Вы понимаете, что ухожу без всякой радости», – сказал он, и я подумал: Корниенко, корни-то здесь.

Встретились мы вновь с Георгием Марковичем лет через пятнадцать, оба уже на пенсии. Делить нам больше было нечего, и контакт получился теплый. Свою книгу, здесь цитированную, подарил с дружеской надписью. Пытались с женой помочь ему в бытовых делах, поскольку он к концу жизни, пришедшемуся на