Игра в городки - Юрий Николаевич Стоянов

раз вместе с моим другом поехали на его машине на книжный рынок обменять деньги. Там в самом начале «Книжки» частники конвертируют любую валюту, которая в ходу. Я остался в машине. Мой товарищ вернулся через пять минут с местной гривной.

– Как меняют? – спросил я.

– Охотно! – ответил он.

Мы уже собирались отъехать, когда рядом с моим окном остановилась пожилая полная женщина, улыбнулась и сказала:

– Здравствуй, Юра!

Не люблю, когда мне тыкают незнакомые люди. Они как бы дают понять, что я свой в доску, почти член их семьи, много лет живущий в волшебном ящике в их квартире.

– Здрав-ствуй-ТЕ! – подчеркнуто на «Вы» ответил я.

– Юра, это я, Ира. – Она опять улыбнулась.

У нее была мягкая, грассирующая «Р» и какой-то вроде бы знакомый голос.

– Какая Ира? – задал я уточняющий вопрос.

– Задорожная.

– ???!!!

«НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!» – загорелась в моем мозгу огромными неоновыми заглавными буквами! «НЕМОЖЕТБЫТЬ!» – это не три слова, а одно! И даже если бы я не был учеником Всеволода Порфирьевича и носителем его теории «О восприятии события», то такое событие можно было воспринять только так: «Не может быть!»

Ира Задорожная… Твою мать! Неужели эта пожилая толстая тетка – Ирочка Задорожная, в которую были влюблены пацаны всех трех десятых классов нашей школы, и я в их числе?! Неужели это из-за нее я когда-то до крови подрался с одним дебилом, который назвал ее картавой?! Неужели это назло ей на выпускном я целовался с одноклассницей Маринкой, а потом муж этой Маринки – офицер – гнобил ее за это всю жизнь и каждый раз, когда меня показывали по телику, напивался и грозился убить сначала меня, потом ее, а после – застрелиться из табельного Макарова?! Прошло столько лет! Маринка с ее офицером в отставке постарели, у них появились внуки, но все равно, когда я уже совсем седой появлялся на экране, он по-прежнему грозился всех порешить. Только уже не из табельного, а из наградного пистолета. Говорят, что теперь, когда на Украине прекратили трансляцию российских каналов, он наконец-то успокоился. Неужели это Ира Задорожная, с которой я часами говорил по телефону из соседнего от нее дома, как ревнивый муж из командировки, а потом приходил в школу и делал вид, что мы не знакомы?! Ни разу не заговорил при встрече, ни разу! Неужели это та самая Ира Задорожная, которую я забыл уже через неделю после поступления в институт и с тех пор ни разу не видел? Ира Задорожная… НЕМОЖЕТБЫТЬ!!!

Ира прервала мое затянувшееся «Не может быть!» вопросом:

– Ю-ра! Так ты меня узнал?

– Конечно, ты же сказала, что ты, Ира! – Это был не самый корректный ответ.

– Ну, да… Как дела у тебя? Как мама?

– Спасибо, слава богу, все в порядке…

Я вдруг резко посмотрел на часы, схватился за голову и набросился на своего товарища, который сидел за рулем:

– Алик! Что же ты мне не напомнил часы перевести с московского на местное время?! Мы же опоздаем!

Вообще-то это означало: «Выручай!» А он ответил:

– Ты чего, Юрик? У нас с вами время одинаковое… пока.

– Да??? А чего ж это я… А, ну, да…

Ира Задорожная внимательно посмотрела на меня и сказала:

– Вот мы с тобой и поговорили первый раз в жизни не по телефону. – И улыбнулась. Она всегда была самой умной девочкой в классе. – Ну, я побежала. Мне сегодня на поезд… Через год будет юбилей нашего выпуска. Ты приедешь?

– Конечно, обязательно!

– Ну, пока! Маме – поклон!

– Спасибо, до свидания!

И она пошла. Она понимала, что мы смотрим ей вслед. Слава богу, она не побежала вприпрыжку, как делала это сорок пять лет назад, чтобы подразнить меня, а шла спокойно и с достоинством. А то я бы не пережил! Так что обошлось без трагикомедии.

– М-да, – сказал Алик, – ужасы нашего Городка! Пипец. Это просто пи-пец! Сегодня ты сыграл не лучшую свою роль… А помнишь, как ты по ней сох? Задолбал меня стихами про нее…

– Алик! – сказал я после того, как мы молча проехали минут десять. – Я, кажется, только сейчас понял, сколько мне лет! Мы же изнутри своей оболочки абсолютно не осознаем свой возраст. Это ужасно! Самое глупое и нелепое – это вести себя, как будто тебе тридцать. Все время думать о том, что ты молодой, и есть первый признак старости! Ведь она моя ровесница! Значит, в ее глазах я выгляжу так же, как она – в моих!.. Алик, я плохо выгляжу???

– Нет! Выглядишь ты лучше, чем она, но она проживет дольше!

– Пошел ты!

И мы заржали.

На прощание (после всех моих сентенций) я дал Алику пару щелбанов, а он мне – саечку за испуг. Расстались в соответствии с возрастом…

А вечером на даче меня опять называли «сынок», кормили всем, что я люблю с детства, и я снова быстро забыл, что мне шестьдесят.

Перед отъездом я позвонил таксисту, который оставил мне визитку. Сказал, что поеду только за деньги, за спасибо – не хочу. Мама и мой отчим – в прошлом коммунисты и начальники – долго крестили мою спину, удаляющуюся в узком дачном переулке. Каждый раз прощаются как в последний. Я поэтому и не оборачиваюсь никогда. А таксист опять почти всю дорогу молчал и уже перед самым аэропортом вдруг сказал:

– Вот так, Юрий Николаевич! Включишь телевизор – есть война, выключишь телевизор – нет войны…

Я летел в Москву с пересадкой в Минске. Теперь только так. В полете я думал: «Все это, все: и я в своих черных очках и в надвинутой на брови для неузнаваемости бейсболке, и этот паспортный контроль, и мой друг детства Алик, с которым мы общаемся на условии не говорить о политике, и эти одинаковые вопросы по обе стороны границы „Ну, как там, очень плохо?“, и мои шестьдесят лет, и эта Ирочка Задорожная – все это действительно умещается в одной короткой фразе: «НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!»

Глава 6. Титры

Последний реквизитор

«Реквизит» переводится с латыни как «необходимое, требуемое». А реквизитор – это тот, кто обеспечивает на съемках всем необходимым и требуемым. То есть все, что тебе необходимо, ты требуешь у реквизитора.

Быть реквизитором в «Городке» очень тяжело. В день мы снимали по три-четыре сюжета. Если один из них, допустим, про революцию, то предметы быта, оружие, мебель и все остальное должны соответствовать эпохе. А если следующий сюжет, например,