Противостояние президенту США. Откровения бывшей помощницы Байдена - Тара Рид

– Такая возможность выпадает редко, Тара. Ты заинтересовала людей, к тому же это хорошая замена твоей актерской деятельности, ведь это тяжелая работа.

– А политика не тяжелая работа? – засмеялась я в ответ.

– Она тяжела по-другому, – ответила она с улыбкой, – в общем, подумай о том, чтобы расширить границы своего образования и таланта. Это может привести к тому, о чем ты даже не задумывалась вначале.

Я встала и почувствовала легкое головокружение. Подумала, что это от жары.

Позже позвонил Финн, и я рассказала ему об этом разговоре.

– Думаю, она права, – сказал он.

Мы спокойно обсудили планы переезда на центральное побережье или в Вашингтон. Мы говорили, не отпуская друг друга от телефона, о музыке, о том, чем он занимался, в общем, ни о чем.

– Я люблю тебя, Тара, – прошептал он.

– Я тоже тебя люблю, созвонимся позже. Пока.

Я чувствовала сонливость, смешанную с волнением от планирования нашей жизни, и легла, положив трубку.

Я проснулась в поту от кошмара и мыслей о Финне. Меня тошнило. Боли начались посреди ночи. Сильные, внезапные и жгучие. Спотыкаясь, я добежала до ванны. По ноге текла кровь, я чувствовала изнеможение и панику. Я потянулась к телефону, но у меня закружилась голова, и я не смогла поднять трубку.

Накануне Гейб попросил меня прийти на его игру. В тот день он и его друг Ники заехали за мной. Гейб знал, где лежит запасной ключ и открыл дверь, решив, что я проспала. Они нашли меня в полубессознательном состоянии всю в крови. Одетый в футбольную форму Гейб подхватил меня на руки, а Ники, студент-парамедик, пытался оказать первую помощь. Они отвезли меня в больницу, не дожидаясь скорой. Меня завезли на носилках, определили, что сердцебиение ребенка остановилось, и вызвали роды. Мертворождение. Он был крошечным и полностью сформировавшимся, я видела его промелькнувшие закрытые глаза и потянулась за ним, но медсестры забрали его. Я плакала о ребенке и Финне, а потом наступила темнота.

Позже мне сказали, что у меня остановилось сердце либо от шока, вызванного потерей крови, либо от анестезии. Врачи уже готовы были назвать время моей смерти. Мама приехала и осталась вместе с Гейбом и Моникой в комнате ожидания. Они потом описывали, какой был хаос, как бегали и кричали медсестры. Когда я очнулась, мне показалось, что все это был сон, но мое тело ощущалось иным, пустым. Я заснула и увидела нашего маленького мальчика, Лиама Майкла, который уже никогда не откроет глаза.

Между годами, проведенными в Лос-Анджелесе, и моей жизнью на центральном побережье, была пропасть. Моя семья не знала ничего о Финне, они знали только Гейба. Поэтому мама по ошибке пыталась утешить Гейба, думая, что это его ребенка я потеряла. Гейб сохранил мой секрет. Мама видела Финна лишь дважды, и сказала, что не доверяет ему, потому что он был «тихоней». Ей нравился Гейб. Он был милым, компанейским и харизматичным, а темная сторона его жизни тщательно скрывалась. Интимные отношения с Финном были чем-то совсем новым. У меня не было времени представить его близким людям, тем, кто был важен для меня. Он на протяжении многих лет был моим другом, но оставался частью лос-анджелесской толпы людей, которые не пересекались с моей семьей. Время, чтобы его представить маме, так и не пришло.

Меня отпустили на постельный режим домой, и это время отзывается в памяти эмоциональной и физической болью.

Однажды ранним утром я получила известие о Финне.

– Произошел несчастный случай… – сказал чей-то голос.

Слова лились потоком, и земля ушла из-под ног.

Я позвонила Гейбу и зарыдала. Потом швырнула телефон о пол так, что осколки разлетались во все стороны. Я схватила деревянный стул, выбежала на улицу и развела костер. Гейб приехал очень быстро. Он посмотрел на разбитый вдребезги телефон, на меня, на стул и на костер.

– Телефон сломался, – сказала я, как будто аппарат сделал это без моей помощи.

– Что случилось? – спросил Гейб шепотом, словно боялся.

– Финн…он…произошел несчастный случай, – я произносила эти слова, и они становились реальными. Я повторяла короткие предложения, не ощущая звука собственного голоса.

Гейб стоял, уставившись на меня, а слезы катились по его щекам. В тот момент я любила Гейба за его сострадание. Он был тем самым Гейбом, которого я встретила в 18 лет. Нежным и добрым. Мы сидели и смотрели, как догорали остатки стула, и больше нам нечего было сказать. Гейб оставался со мной несколько ночей и готовил мне еду. Просто отпросился с работы и остался. Мы смотрели фильмы и разговаривали. Он обнимал меня ночью, когда мы спали.

Мы были похожи на детей, которые попали в страшный шторм, и цеплялись друг за друга в этой произвольной жестокости жизни. Мы оба понимали, что наше детство и юность прошли. Он помог мне восстановить силы. А потом Гейб отвез меня на север, в дом моей матери на Центральном побережье.

Спустя несколько лет Гейб позвонил мне. Он плакал и говорил, что я смогу его понять. Его брат внезапно умер, затем через несколько месяцев – мать, а потом его лучший друг скончался из-за осложнений от диабета.

Смерть пришла к нему так же, как и ко мне, с беспощадной последовательностью. Несмотря на все это, Гейб в конце концов преодолел зависимость, сделал успешную международную карьеру в сфере бизнеса и построил собственную семью.

Период моего выздоровления был особенным временем, проведенным с матерью. Она пила, но уже более умеренно, и писала много картин. Мы с ней вели долгие беседы по ночам, обсуждали мои выкидыши и мертворождение. Мама призналась, что сама родила мертвого ребенка. Она рассказала о том, какой ужас испытывала тогда.

Мы обсуждали стыд, который женщины испытывают после потери ребенка, и то, насколько табуирована эта тема. Наши разговоры освободили меня от этого чувства стыда. Я поведала ей о своих любовниках помимо Гейба и рассказала о Финне. Она слушала без осуждения и обнимала меня, когда я плакала. Она рассказала о мужчине, которого она любила и который неожиданно умер от сердечного приступа, и эти воспоминания ее потом преследовали.

Я почувствовала такое облегчение, когда раскрыла свои секреты маме, и она узнала обо всех шероховатостях моей жизни. В тот вечер она выразила свою безусловную любовь и понимание как никогда раньше. Она подробнее рассказала о своей бабушке-коммунистке. И о том, что та объясняла ей права женщин и права человека. Мы обсудили мое будущее в политике, положение дел в мире, империализм, капитализм и то, что будет значить для меня