Каждому свое - Елена Евгеньевна Съянова

остаться здесь навсегда. Он увидел ее в толпе и протянул руку, чтобы помочь взобраться на грузовик. Но прежде пришлось несколько раз сжать и разжать свои пальцы и подышать на них, согревая. У него заледенели не только руки, но и ноги, и живот. Какой-то холод шел от людей, как будто все они были уже мертвые – толпа мертвецов. Бог Познания всегда безумно усложняет жизнь… Дыши на пальцы, растирай ладони, пританцовывай… не согреешься и толпу не воскресишь. Не нужно было звать Маргариту.

Когда его привели в чувство, похлопывая по щекам и растирая конечности, Симпсон спросил, напряженно всматриваясь в его сузившиеся зрачки:

– Ну и где же вы побывали?

– Среди покойников, – ответил Лей.

– Скверно, – заметил доктор. И уточнил: – Вы среди них лежали или двигались?

– Стоял.

– Тогда ничего. Я все проверил на себе. Вам должно быть тепло и приятно. Завтра сделаем передышку. Постарайтесь поменьше размышлять. Займите себя чтением. У вас в камере есть Библия? Нет? Я вам принесу.

Он вышел. А Роберт вдруг понял, что читала с ним, семилетним, мать. Библия. Нет, в семилетнего он не станет возвращаться!

Весь день хлестал яростный дождь. Около полуночи Эльза спустилась открыть дверь и впустила три фигурки в длинных, залитых водой плащах. Элен, Генрих и Анна отчаянно спорили: Генрих убеждал сестер остаться, Элен твердила, что она взрослая, и просила Эльзу подержать «мелюзгу» у себя; Анна требовала, чтобы остались Элен и Генрих, потому что оба простужены, и она одна найдет Джессику и маму. Эльза все поняла.

Это повторялось последние дни. Маргарита уходила куда-то, ничего не объясняя и никого не предупредив. Чаще это случалось ночью или на рассвете. Все знали, что она ходит к тюрьме и подолгу стоит, прижавшись щекой к каменной кладке тюремной стены. Обычно ее приводила домой Джессика, иногда вместе с Эльзой или детьми. Маргарита сердилась, объясняла, что слишком много времени проводит среди людей и нуждается в маленьком одиночестве. Джессика стала следить за ней, не выдавая себя. Дети в такие часы не находили себе места, ожидая мать.

Сегодня ее не было особенно долго. Джессика тоже не возвращалась. Эльза набросила плащ, повязала косынку.

– Я сама их найду, я это сделаю лучше, – сказала она. – А вы оставайтесь с Буцем и ждите нас. Совершенно не о чем волноваться.

Она вышла под ливень и, перебежав через освещенную улицу, направилась вдоль полуразрушенной стены, спотыкаясь об обломки, в сторону тюрьмы, понимая, что только там можно искать Маргариту. Вскоре, нащупав рукой скользкий от дождя стальной прут ограды, пошла вдоль нее. Миновала боковые ворота, снова ощупала ограду – в этой, западной части, кирпичную. Она боялась наткнуться на пост. Однажды ее уже встретили возле тюрьмы американские солдаты и, посмотрев документы, довольно грубо велели больше здесь не появляться. С тех пор она не брала с собой паспорт, рассудив, что случайная прохожая, просто женщина на улице, вызовет меньше раздражения солдат, нежели фрау Гесс.

Эльза скорее почувствовала, чем услышала, как за ней кто-то идет, и остановилась подождать. Она догадалась, что это Генрих. Мальчик ни за что не позволил бы выйти в такой час без него кому-либо из женщин. К тринадцати годам у этого подростка полностью сформировался характер, в котором уживались сдержанность и такт матери с отцовской непреклонностью.

Вдвоем они обошли всю замкнутую в кольцо ограды территорию тюрьмы.

– Наверное, мама уже вернулась, – предположил Генрих.

Они прошли по набережной и свернули к дому, окна которого глядели на тюремный комплекс. Окна все были темны.

Они свернули на соседнюю улицу, и тут же навстречу им из мутной волнистой пелены, словно выплыли две тени; одна замахала рукой.

Все четверо забежали в подъезд дома, где жила Эльза, и, скинув капюшоны плащей, обменялись выразительными взглядами.

– Еще чуть-чуть, и мы с Джесси свернули бы и не увидели вас, – сказала Маргарита. – Так и бегали бы друг за другом всю ночь! Просто бог знает что такое! Нельзя так!

Никто ей не ответил. Все понимали, что сердится она на себя.

Умываясь, Маргарита в ванной расплакалась. «Не то делала, не то говорила, не так вела себя, – теперь постоянно стучало в ее мозгу. – Как исправить? Как объяснить? Как удостовериться?..»

– Грета, зачем ты мучаешь себя?! Что ты можешь изменить! – уговаривала ее Джессика. – Пожалей себя и детей.

– Все, все могу, – отвечала Маргарита. – Я это знаю и знала, когда была рядом с ним. Но не сказала… главного! Я больше его не оставлю. Никогда.

– Я уверена, что ты говорила это много раз. Да он и сам знает!

– Я говорила, что мы будем вместе за все расплачиваться, но не сказала, что готова платить любую цену.

– Но не детьми же станешь ты…

– И детьми! Я их оставлю дома, в Германии. Мы с Эльзой еще в сорок первом договорились обо всем. И уеду с ним. Куда угодно уеду. Что бы он ни выбрал для себя, я – с ним. Джесси… – молила она, – мне нужно его увидеть! Мне нужна минута: только сказать! Если тюрьма, я буду веселой. Если побег, я с ним!

Устроить свидание после предъявления обвинений было неимоверно трудно. Но для Греты Джессика пробила бы головой стену. Через отца она обратилась к Генри Форду.

Короткое свидание с Леем обещали устроить 25 октября. Завтра.

Завтра… Оно уже наступило. Накануне препаратов Лею не давали. Он спокойно проспал несколько часов и видел во сне Ингу, три года назад совершившую самоубийство. Она и во сне сделала то же самое: шагнула вниз с лоджии третьего этажа. Но не разбилась: во сне он успел подхватить ее за кончики пальцев.

Он проснулся с легким сердцем, как после исповеди. Библия лежала на стуле. Лей переложил ее на стол, постоял рядом со стулом. Библия была старой: позолота на обложке стерлась, края страниц истончены и, должно быть, тот же самый, особый запах – сдобы с корицей – из детства. Библию хотелось понюхать. Лей сел на постель и закрыл глаза…

«…И создал Бог твердь и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом. И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день второй.

…И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью… И увидел Бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день четвертый.

…И сотворил Бог человека по образу своему… мужчину и женщину, сотворил их.

И благословил их Бог…

…И был вечер, и было утро: день шестой…

…И