Это было давно: Дневники. Воспоминания. Путешествия - Алла Сергеевна Демидова

Акрополем собрались актеры из «Шаубюне», из Франции – Наташа Пэрри, жена Питера Брука, из Греции – Папатанасиу, кто-то из Испании, из Италии, а из России – я. Огромный амфитеатр под открытым небом, на семь тысяч человек. Среди публики я вижу Питера Брука, Любимова (он ставил тогда в Афинах Чехова), очень много хороших людей. Профессионалов.

Все актеры по замыслу режиссера должны были сидеть на сцене в белых костюмах с черными папками (как известно, западные актеры не читают наизусть). Белого костюма у меня с собой не было, я одна была в черном, а поскольку я близорукая, то все стихи выучила наизусть и папку с собой не взяла. У каждого актера был мини-микрофон. Начали греки. Микрофоны стали барахлить – то включались, то нет. В публике раздался смех. Подходит моя очередь. Я молю Бога, чтобы мой микрофон отключился совсем – акустика там прекрасная, и голоса моего хватит. И действительно, мой микрофон так и не включился. Читают другие. Микрофоны ведут себя по-разному. Опять моя очередь – Пушкин, «Гречанка верная! не плачь, он пал героем…» – и я с ужасом понимаю, что напрочь забыла это стихотворение. Настолько забыла, что не смогла бы даже пересказать своими словами. Сейчас я понимаю, что могла бы прочитать любое стихотворение, потому что, кроме Любимова, по-русски там никто не понимал, но тогда была слишком растерянна. И я стала молиться уже всем богам (перед моими глазами, наверху – Акрополь): «Если я была здесь актером, помогите!..» – и своему святому, к которому всегда обращаюсь за помощью перед выходом на сцену. Встала, открыла рот и услышала не свой голос. Я не знала, какая строчка дальше, – я только открывала рот, а кто-то читал за меня с интонациями, которых у меня никогда не было. И раздались аплодисменты. Я считаю, они не мне аплодировали…

Живу одна на Черной горе в Греции

Я ездила по разным странам, играла по 10 спектаклей подряд, но иногда у меня случались «окна» в 7–10 дней. Ехать в Москву не было смысла, и я всегда возвращалась в Грецию, так как основная «база» для репетиций, костюмов и пр. была в Афинах, в театре Теодора Терзопулоса, с которым я работала последние годы.

Как-то воспользовалась приглашением одной греческой актрисы погостить в ее доме на острове Крит. Она дала мне ключи от дома, объяснила, как ехать. Я села на пароход и десять часов провела на палубе, любуясь морем. На берегу взяла такси, назвала местечко, и меня привезли на гору, где было всего пять домов, но только в трех горел свет. И я стала там жить. Полтора километра от моря. И такое отшельничество, такой покой на душе! Тут как раз и начинаешь понимать – когда «глаза зрачками в душу», – кто ты на самом деле. Все наши оценки субъективны. Нет ведь объективного понятия добра и зла. Что есть Истина? Начинаешь вычищать из себя шлак субъективных оценок. Становишься терпимее ко всему, более отстраненно смотришь на свою работу.

Жить одной прекрасно, но, к сожалению, я подвержена ночным страхам. Как-то раз поехала в гости к друзьям в ближайший город. Вернулась поздно, а света нет. Кромешная тьма, незнакомые звуки. Я даже побоялась пойти на второй этаж за свечой. Так и сидела во мраке. И вдруг раздался телефонный звонок. Резкий звук в ночи! Ужас! Но обрадовалась необычайно. Это муж звонил из Москвы. Я представила всю ситуацию: как громкая русская речь звучит здесь, на горе, на критской земле, причем через спутник. Мне это показалось так забавно, что я перестала волноваться. А потом позвонила Маквала Касрашвили – видимо, Володя рассказал ей о моей тревоге, а позже был звонок из Парижа. Так и прошла эта темная ночь…

Вена. «Федра»

26 июня 1993

Я в Вене. Мы здесь с «Федрой». Мальчики, которые заняты в спектакле, совсем от меня отделились, поэтому я, как всегда, в одиночестве. Но мне не привыкать.

Какой красивый имперский город! Была тут в свободный вечер в «Бургтеатре». Какая роскошь! Фойе, лестницы – все гораздо интереснее того, что происходило на сцене. Спектакль по Брехту оказался очень скучным. Медленные ритмы, без жизни, без энергии, без таланта. Правда, можно было бы написать – «без таланта» и все, потому что все остальное прилагается к таланту.

Я после голодной Москвы отъедаюсь. Здесь дают такие огромные шницели, американские гаргантюанские порции вспоминаются мелкой закуской. Театральный фестиваль за городом. На каких-то очередных римских раскопках. Естественно, рядом старый дворец, но жизнь вокруг деревенская. Патриархальная. Я бродила по этим раскопкам и срывала вишни, которых здесь очень много. Публика на спектакль приехала фестивальная. Приехал даже Петер Штайн, чтобы отобрать мальчиков из нашего спектакля на свою будущую «Орестею», которую он будет делать в Москве. Мальчики так взволновались, что играли на 22 (театральный жаргон: 21 – это «очко», т. е. как надо, а 22 – уже перебор). Я им во время действия говорила: «Тише, тише, спокойно». Благо никто по-русски ничего не понимал, но их «несло». В общем – провалились. Хотя публика много хлопала, но она, как известно, «дура». После спектакля в ресторане Штайн даже к нам не подошел. «Немец – перец – колбаса – кислая капуста. Съел мышонка без хвоста и сказал, как вкусно». Это после войны у нас была такая детская дразнилка. Мне-то он, как режиссер, не по душе, но мальчиков жалко. Когда Штайн ставит Чехова, у него всегда проваливается последний акт, который становится ненужным. Я думаю, что он слишком по-немецки, дотошно прочитал разборку Станиславским этих чеховских спектаклей, так же дотошно разобрал с актерами психологические рисунки ролей, но не учел, что Чехов в пьесах в первую очередь – поэт. «Стихи мои бегом, бегом…»

Токио. «Квартет»

27 сентября 1993

Как забавно японцы ведут дела. Вернее, какое точное у них «слово, которое не расходится с делом». Однажды в Токио я смотрела какой-то молодежный спектакль, весьма средний, и после спектакля – «посиделки». А у японцев – буквально. Сидишь на полу, поджав ноги, пьешь что-то и «разговариваешь». А около меня сидела какая-то некрасивая немолодая японка и что-то через переводчика мне говорила, как она восхищена нашим «Квартетом» и как она хочет организовать фестиваль под названием «Квартет» и пригласить из разных стран эти спектакли. Я слушала вполуха, кивала и думала: скорей бы домой.

Так вот, мы в Токио опять. Прошел только что этот фестиваль десятидневный, и действительно были одни «Квартеты» Хайнера Мюллера: японцы, немцы, итальянцы, еще кто-то из Южной Америки и мы с Димой Певцовым. Конечно, наш спектакль признали