Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

и та, и эта. Ир, если б не ты, я так и сидела бы ещё в режиме сна или нерешительности. Благодарю Бога за всё!

Победа будет за нами.

10–21 апреля 2024 года

Катя, клубника, Андрей

Сегодня мы в госпитале с Катей. Она попросилась за компанию. Сказала:

— Возьмите. Я массаж делать не умею. Но я что-то придумаю.

И она придумала. Купила ящик клубники. И решила, что будет выдавать клубнику бойцам — в обмен на загаданное желание. На мечту. На план действий. Говорить желание вслух не обязательно: «Загадал? Получаешь клубнику».

Я работаю с Володей из Орла. Он лежит уже два месяца. Репортаж на телевидении вышел на прошлой неделе — новый препарат подействовал, пациент жив, ногу сохранили. Я её как раз трогаю: горячущая. Опухшая. Лимфоток нарушен. Рядом с костью болт. Может быть, отёк из-за него. А может, из-за того что плохо приживается приставленная на место ранения кость из бедра.

Володя хохочет не переставая. И мечтает о поездке на пруды с девчонками и удочками. Или на Обь. С девчонками, удочками и шашлыками.

— Широкая у вас река?

— Разная. Смотря в каком месте смотреть.

— Володя, есть мечта? — спрашивает Катя и протягивает клубничину.

— Рядом с Орлом есть санаторий «Мечта». Там бы сейчас оказаться — было б неплохо, — отвечает Володя и получает клубничину.

Рядом лежит Алексей. Из Саранска. На заставке телефона — три сына. Младшему — четыре.

— Ты знаешь мордовский?

— Какой именно? Мокша? Шокша? Эрзя?

Я улыбаюсь. Какое-то заклинание непонятное. Мокша-шокша. Мокша-шокша. Мокша-шокша. Катаю на языке.

Алексей продолжает:

— Нет. Не знаю ни одного. Но сейчас мордовский вводят в школах. Может, дети выучат и снова заговорят. Пока у нас только старики говорят по-мордовски.

— Когда получил ранение?

— Восемнадцатого апреля.

Я вздыхаю. Помню этот день. Мы праздновали день рождения мамы. Теперь это ещё и второй день рождения Лёши. Переломало ногу. Кости скрепили аппаратом. На колене открытая рваная рана. Перевязана, но ещё не зашита.

— Алексей, загадывайте желание, — говорит Катя.

Лёша кивает: загадал. И получает клубнику. Сегодня мы никуда не спешим. Работаем, сёстры! Это как «Работаем, братья!» на фронте. Только в госпитале. И вместо братьев — коллеги, волонтёры.

И клубника.

* * *

Ваня вытягивается во всю кровать. Кровати не хватает. Тогда он упирается головой в перекладину. Тоже нога. Только на календаре тогда было девятнадцатое апреля.

Дыхание становится глубоким и длинным.

— Спишь? — спрашиваю я Ваню минут через пятнадцать.

Он качает головой:

— Нет.

Я понимаю — расслабился. Катя проходит мимо нас. Тихо — мимо правил — кладёт Ванину клубничину в его кружку. Заодно и мне протягивает одну. У меня-то с желаниями всё отлично. Но есть главное — Победа. За неё и ем клубнику. Всё остальное подождёт.

Клубника сладкая. Настоящего краснодарского вкуса. Вкуса жаркого лета и знойного дня.

* * *

Саша — тот, что камээс по футболу, — лежит, отвернувшись к стене. Болит всё. Правая ампутированная нога. И левая в аппарате. И под лопаткой защемило, не повернуться. И не хочется ничего. Даже сыновей по вотсапу воспитывать не хочется. Обычно Саша строит их командным голосом.

— Быстро в ванную. Пижаму надел! В кровать!

Погода. Или что-то ещё. Ноет нога. Вторая нога. И спина.

— Массаж? — спрашиваю я.

— Не сегодня.

Такие дни тоже бывают. Пусть завтра будет легче.

Катя протягивает клубнику Саше. Он кивает, мол, оставьте на тумбочке. Под эту ягоду нужно специальное настроение.

* * *

Около окна лежит Юрий.

— Слушайте, — говорит, — я три с половиной месяца лежал в девятнадцатой палате перед Новым годом. Ни один массажист не приходил! А тут как в раю!

Конечно, мы приходили. Но до девятнадцатой палаты не доходили. Опасно туда в одиночку заходить. Там двенадцать человек. Туда если придёшь — хоть с ночёвкой оставайся. Потому мы заходим в палаты, где меньше бойцов. Чтоб никому не было обидно. Чтоб точно справиться.

Я работаю с Юрием.

В голове имена. Перечисляю их сама себе больше, чтоб не затерялся никто. В прошлый раз я была с Леной. С той, у которой был первый «боевой выход». Хотя к чему кавычки. Так и есть. Пробираешься по телам, как по минному полю. Рвануть — не рванёт, конечно. Но органы затронуть нельзя, если там осколок. И колено с рваной раной надо обойти. Лена мне сказала на прощанье:

— Я сейчас приду домой и запишу всех. Виктор. Владимир. Павел. Сергей. Александр. Всех запишу — чтоб помнить.

Вот и я перечисляю имена. Себе. Чтоб помнить. Чтоб помнить судьбы. Ранения. Мой боевой помянник. Господи, молю о здравии болящих воинов. Андрей. Владимир. Алексей. Иван. Юрий.

Катя вернулась в палату, обойдя со своим клубничным исполнителем желаний весь этаж. При знакомстве представлялась:

— Я Катя, а вас как зовут?

Или баловала объятиями:

— Давайте обнимемся, а? Сразу же эндорфины скакнут, как ненормальные, а они способствуют заживлению ран.

Катя протягивает Юрию клубничину. Он благодарит. И откуда-то с дальнего конца палаты несётся:

— А мне можно ещё? У меня ещё желание появилось!

Катя раздала клубнику, и теперь санитарка попросила её раздать груши, полагающиеся на полдник.

— Только раздавайте груши так же, как клубнику, — предупредила санитарка. — Чтоб никто не вздумал отказаться. У нас сегодня мягкие. Нужно, чтоб они сегодня были съедены.

Катя заходит на второй круг. Потом на третий — раздаёт сок в индивидуальных упаковках на ужин. Потом — вместе с санитаркой разносит ужин. Убирает тарелки. Выдыхает…

* * *

Я работаю с Юрием. И движуха вокруг пахнет настоящей весной. Боец (нога в аппарате) смотрит на меня с надеждой:

— А если я на живот лягу, со спиной поработаете?

— А вы умеете на животе лежать? — спрашиваю я, оценивая аппарат.

— Для вас — сколько угодно!

Пахнет весной, флиртом, счастьем и предстоящей Победой.

Я смотрю на Юрия и понимаю: сейчас ему ничего не страшно. Тревожно будет завтра, когда снимут аппарат. Вот тогда, попервости, двигать ногой без страховки будет волнительно. Он ложится на живот. Я работаю со спиной.

— Залежался я? — спрашивает Юрий.

Я хохочу, расслабляя спину.

— Какое там! Залежался! Вы ж в частном доме живете? — ставлю я диагноз по спине. — Детей двое? Живность?

— В частном, — соглашается Юрий. — Детей трое. Скотина есть.

— Это только так говорится, что вы в отпуске были дома. На самом деле, руки не для скуки у вас, да? Глаза боятся, руки делают. Спина напряжённая из-за ранения, но не залежавшаяся.

Юрий молчит. Дышит.

Ужин терпеливо стынет на окне.

* * *