Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

теперь так сложна и запутанна, что человек, измученный в борьбе за существование, мало-помалу мельчает физически, передавая потомству всевозможные пороки, болезни, вырождается нравственно. Современный человек, изношенный физически и нравственно утомленный, оказывается негодным как для дальнейшего существования, так и для произведения потомства, пригодного для будущего. Как самый яркий признак болезни общества на Западе появился анархизм. И вот среди этой больной, нервной массы раздаются голоса тех, кто понимает, к чему приведет такая жизнь: «Вернитесь назад! бросьте эту ненормальную жизнь, полную всевозможных излишеств и пороков, возвратитесь к прежней простоте». Лучшие писатели Европы, начиная с Л. Толстого, проповедуют нравственность и единобрачие мужчин. И теперь на нас, представителях молодого поколения, лежит выполнение задач будущего, т. е. мы должны воспитать следующее поколение уже иным, чем мы сами: здоровое, сильное как физически, так и нравственно, смелое, выносливое, с правильными понятиями обо всем. В этом-то будущем поколении должна возникнуть великая сила сопротивления порокам и болезням общества, и, быть может, в его власти будет изменить условия жизни… Так думали мы, молодые девушки, сидя вдвоем над книгою. Удастся ли только выполнить нам это?

15 августа

Сегодня мне исполнилось 20 лет. Стыдно и грустно думать, что столько лет напрасно прожито на свете… Чем дольше мы живем, тем менее мы мечтаем, тем менее осуществимы наши грандиозные планы. Жизнь знакомит нас с действительностью, и мы постепенно спускаемся с облаков. Помню, как девочкой 15 лет мечтала я о создании в России женского университета, совершенно похожего на существующие мужские по программе, думая посвятить свою жизнь на приобретение необходимых средств, для чего хотела ехать в Америку наживать миллионы; и достаточно было двух лет, чтобы понять несостоятельность подобных мечтаний. Теперь же я думаю только о том, как мне поступить на будущий год на Высшие женские курсы. Сегодня мама отказала мне в разрешении, и я не знаю, что предпринять. Совета и помощи – нечего и думать искать: я никого не знаю, о курсах здесь понятия не имеют, и когда я говорю о них – выражают сомнение в их существовании. Одно из первых затруднений – конечно, денежное; второе – мои недостаточные знания, полученные в гимназии, в-третьих – нет разрешения, в-четвертых – препятствие родных… Боже мой, до какой степени несвободен свободный человек! Можно ли уродливее обставить свою жизнь? Человек, рожденный свободным, – сам себя лишил этого драгоценного блага, создав массу затруднений, при которых родится, живет и умирает, да еще при жизни заботливо увеличивает их…

8 сентября

С Валей вдвоем мы говорили о браке, и никто не мешал нам задавать друг другу откровеннейшие вопросы. Я спросила ее, когда она узнала, в чем состоит брак? – «В тринадцать лет». – «Кто же тебе объяснил это?» – «Да никто; я узнала отчасти из разговоров прислуги, отчасти из книг, ведь в Библии же писано об этом»… Моя сестра, несмотря на свой 17-летний возраст, читала все романы Золя и Гюи де Мопассана, и я помню, как часто мы возмущались бездной порока и разврата, описываемой так откровенно Мопассаном, невольно чувствуя отвращение к этим «порядочным молодым людям», которые на нас женятся… – «Знаешь ли, когда я думаю о В.[64] – мне легче на душе; ведь все-таки не все люди такие», – сказала Валя. – «Ты думаешь, что он еще невинен?» – «Да, конечно. Он – такое дитя природы и ведет строгую, умеренную жизнь; он мне кажется таким чистым…» Я засмеялась. Валя остановилась: «Что ты?» – «Успокойся, милая, он нисколько не лучше других, и это ничего не значит, если он „дитя природы“, по твоему мнению». – «К-а-ак? Он, думаешь ты, испорчен? О нет, Лиза, не разочаровывай меня, я хочу верить, я не могу…» Валя смотрела на меня умоляющими глазами, и все ее хорошенькое личико выражало страх перед тем, чего она не хотела знать.

Ее чистое, молодое существо готово было возмутиться моими словами, которые разрушали ее веру… – «Погоди, Валя, не возмущайся. Я тебе сейчас объясню. Есть два рода молодых людей. Одни – предаются разврату, не стыдясь своего падения, и говорят о нем совершенно спокойно без малейшего угрызения совести, как о доблести, как о естественном и необходимом. – Тут мой голос едва не дрогнул: вспомнила Петю. – Это худшие люди, они поступают гадко и нечестно. Другие же, падая вследствие воспитания или ложных условий нашей жизни, даже вследствие своей натуры, все-таки сознают, что они поступают гадко, и поэтому если и предаются женщинам, то потом чувствуют угрызения совести. Эти – относительно честные люди и лучшие, из которых мы можем выбирать. Конечно, я с тобой согласна, что есть люди непорочные, но я их не встречала ни разу в жизни…» – «Лиза, я согласна с тобой, – прервала меня сестра, – но пусть другие, только не он, я в него верю… пощади, я не хочу тебя слушать»… Я пожала плечами: не мне разбивать эту веру; пусть когда-нибудь она на деле узнает, как я узнала от Пети. И мне стало грустно…

9 сентября

Была я у бабушки; она возмущается нынешними девицами: «Вы всё узнаете прежде времени; девицы, а уж всё знают про замужество! Поэтому Бог счастья и не дает. И совсем не след читать эту „Крейцерову сонату“; прежде девицы никогда ничего не знали, а выходили замуж и счастливы были; а нынче все развитие, образование. Совсем не надо никакого образования, тогда лучше будет!» Бабушка полагает все зло в «Крейцеровой сонате» и в образовании! Вот тема для юмориста!

15 сентября

Не надо увлекаться мечтами! Надо просто смотреть на жизнь. В чистой взаимной любви, в любви к человечеству вообще, в познании самого себя и постоянном стремлении к самоусовершенствованию – вот самые прочные основы к счастию. Мы, люди, беспрерывно стремимся к счастию, но все разно его понимаем; кажется, что вся наша жизнь проходит в вечном стремлении вперед, к чему-то лучшему, и как поэтому разнообразны страсти и желания! Каждый человек – особый мир…

25 сентября

Я начала читать А. Смита; пока прочла лишь предисловие – страшно трудно. Но теперь только начинаю ясно сознавать могущество науки. Нет силы в мире ей равной, никакие люди, полководцы и литераторы, не могут сравняться в могуществе с учеными. В самом деле, кто более велик – Александр Македонский, Наполеон или Эвклид и Адам Смит? От завоеваний Александра Македонского не осталось и следа, а геометрия Эвклида, философия Платона живы и будут жить. В 1812 году мы гнали французов – теперь они с восторгом приветствуют нас. Великая французская революция вспыхнула, потухла, – и от нее, как и от ее героев, не осталось и следа; но учение Адама Смита произвело революцию в науке,