Судьба, судьбою, о судьбе… - Лилиана Иоганес-Эдуардовна Бреверн

раньше, уехал на родину, где, зарабатывая на жизнь, публиковал в какой-то жалкой газетенке свои гнусные заметки под броским названием «Тридцать лет на службе у Кремля». Надо же!!! А у нас он на Первое мая и Седьмое ноября стоял на Красной площади у Мавзолея в числе особо приглашенных товарищей.

Так вот, переводчиков у нас в редакции (они же дикторы!) было двое и на обе страны сразу. Счастьем нашим было то, что в эфир наша передача шла в записи. Прямого вещания как такового в те годы не было ни на Португалию, ни на Бразилию (разве что иногда нам удавалось перевести и дать в прямой эфир на Бразилию полночное выступление Хрущева). Вот так мы и трудились какое-то время. Но потом из Бразилии приехал Антонио Паим, приехал, чтобы жениться на своей любимой русской девушке и увезти ее в Бразилию, и какое-то время поработал у нас диктором. Потом, уже позже, приехал бразилец (с индейскими корнями) по имени Мартин, с женой и сыном, искалеченным полиомиелитом, в надежде вылечить его в советской стране. Но, потеряв здесь красавицу-жену Ану и не вылечив сына, улетел (куда, не помню) и погиб в авиакатастрофе, оставив у нас на радио по себе и Ане добрую память. А когда много позже по контракту приехали бразильцы Вера и Иб Керн, на Бразилию был взят новый выпускающий. Ну, а на Португалию твердо осталась я, и все передачи продолжали переводить и читать Брандао и Феррейра, Феррейра и Брандао. А между тем, португальское произношение сильно отличается от бразильского, да и лексически язык в Бразилии далеко ушел в развитии от своего португальского прародителя. Но что было делать? И мы все ждали, ждали, и я особенно, что вот-вот к нам приедут молодые, образованные, звонкоголосые португальские дикторы.

А пока, раздав тексты переводчикам, я то и дело наведывалась к ним на третий этаж, где стучали машинки испанских, латиноамериканских, португальских и бразильских переводчиков, которые сидели всем скопом в одной большой комнате, и забирала сделанную ими работу. Все они, кроме двух русских девиц, были иностранцами. И меня, новенькую, они привечали. А один из них, уже не молодой по тогдашним моим понятиям (ему в то время всего-то было сорок пять лет), казалось, просто ждал моего появления в дверях, чтобы, оторвав руку от клавиш, поднять ее вверх и поприветствовать меня. Позже он даже стал вставать из-за стола при моем появлении и, подходя ко мне, шутить, заговаривая со мной на самые разные темы, что меня озадачивало и даже начинало раздражать.

Господи, знать бы мне тогда, кем был этот человек в тридцать седьмом в Испании, и почему он здесь у нас, в СССР, и какую он сыграет роль в моей дальнейшей судьбе, я сразу бы ему сказала: «Здравствуйте, дорогой Сьюдад!» — и никогда бы не сомневалась в его искренности. Но «человек живет незнанием своего будущего, и в этом его счастье».

Когда переводы были сделаны и сверены мною с русским текстом, мы с дикторами шли на запись в нашу аппаратную. Дикторы садились перед микрофоном и, глядя на меня сквозь разделявшее нас стекло, после позывных Московского радио начинали передачу: «Fala Moscovo![26]» И давали программу. Потом начинали читать бюллетень новостей, комментарии и все прочее. Иногда мне приходилось их останавливать: нажимая кнопку на пульте, я просила прочесть заново тот или иной кусок. И так каждый день, вернее, вечер: с восьми до двенадцати ночи с шамкающей речью португальского диктора Франсиско Феррейры, звучавшего в диссонанс со звонким напористым голосом бразильянки Сатвы.

Теперь, работая с ними, я хорошо понимала, как ограничены возможности наших португальских переводчиков, особенно Феррейры. Другое дело Сатва, но она же бразильянка. И бразильская лексика не всегда тождественна португальской. А у испанцев были ассы. Один Перона чего стоил! Его голос и способность донести до слушателя политический комментарий оценил сам генералиссимус Франсиско Франко, не разрешив ему сойти с корабля на испанский берег, когда Перона, бывший мэр одного из испанских городов, решил вернуться на родину. Вот так. Но мы ждали обещанных нам новых молодых португальских переводчиков и дикторов. И я очень надеялась, что сумею им понравиться, и они помогут мне освоить португальский, а я им помогу с русским.

И вот наконец они приехали. Он и Она с трехмесячным ребенком в большой, похожей на хозяйственную, сумке с двумя ручками. У нас в то время такого транспортного средства для малышей еще не было.

Первое время Она была целиком занята ребенком. А Он с места в карьер взялся за работу. И в эфире вместо невнятного шамкающего голоса старого португальского диктора зазвучал красивый баритон молодого, четко выговаривавшего все португальские звуки, особенно носовые. Вся редакция радовалась. Потом, с моей помощью очень быстро освоившись на радио, Он, не зная русского, стал переводить текст с испанского варианта: основные новости и комментарии шли по всем редакциям одни и те же. А увидев, что я, сидя в редакции, сверяю свой португальский перевод с русского с его переводом с испанского, и узнав, что я хочу стать переводчиком, а может и диктором, очень скоро стал помогать мне осваивать язык Эсы де Кейроша, а я ему— язык Пушкина. Теперь нас можно было видеть чаще вместе, чем врозь, да оно и понятно: я была связующим звеном между дневной редакцией и вечерней, и когда переводчики переводили розданные мною материалы, а у меня все было подготовлено к записи, включая музыкальное оформление (его, как правило, подбирал музыкальный редактор), я сидела в комнате переводчиков и читала данную Им новеллу «Жозе Матиас» Эсы де Кейроша, чтобы, как только Он переведет предложенный ему материал, Он мог подойти ко мне и проверить мои успехи. И так каждый день. Да, мы симпатизировали друг другу, это так! И Сьюдад, видя нас вместе, то и дело поглядывал на нас поверх своих круглых очков, продолжая стучать на машинке. В конце рабочего дня, — а он кончался в половине первого, а то и в два ночи, если приходило выступление Хрущева — оно всегда приходило после полуночи, и его нужно было перевести и дать в эфир, — нам подавали комитетскую машину и развозили по домам. А мы с Ним жили рядом. Он на одной стороне Ленинского проспекта, я — на другой, но Он всегда провожал меня до подъезда моего дома. Всегда. Мы нравились друг другу, в том сомнения не было ни у него, ни у меня. Со временем к