Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.) - Алексей Александрович Гольденвейзер
Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.) читать книгу онлайн
Воспоминания видного киевского юриста А.А.Гольденвейзера о жизни в Киеве в 1917—1920 годах являются одним из важнейших источников по истории Украинской революции на Украине. Частично они были опубликованы в сборнике "Революция на Украине по мемуарам белых" (С.А.Алексеев, сост., Госиздат, Москва — Ленинград, 1930, репринтное воспроизведение: Изд-во полит.лит. Украины, Киев, 1990). На этот раз вниманию читателя предлагается полный текст воспоминаний, опубликованных в издававшемся И.В.Гессеном «Архиве русской революции» (текст датирован апрелем 1922 года), в том числе, главы, не включенные в советский сборник 1930 года: Глава IV "Большевики (февраль—август 1919 года), Глава V "Добровольцы (сентябрь—ноябрь 1919 года)", Глава VI "Большевики и поляки (декабрь 1919—июнь 1920)", Глава VII "Снова большевики (июль 1920—июль 1921)".
В качестве приложения в издание также включена не издававшаяся в СССР заключительная часть воспоминаний "Бегство" ("Архив русской революции", изд. И.В.Гессен, том XII, Берлин, 1923), описывающая побег автора и его жены из Киева в Германию в 1921 году.
Об авторе:
Алексей Александрович Гольденвейзер (1890—1979) — российский юрист, писатель и издатель, деятель русской эмиграции. Родился в семье известного киевского адвоката Александра Соломоновича Гольденвейзера (1855—1915). Его старшие братья, — Александр Александрович (1880—1940) и Эммануил Александрович (1883—1953), — совсем молодыми, в 1900 и 1902 году соответственно, эмигрировали в США и оба сделали там блестящую карьеру: первый стал видным антропологом, одним из крупнейших специалистов по истории древних культур Америки, второй возглавлял исследовательский отдел Федеральной резервной системы, был одним из разработчиков положений о Международном валютном фонде и Всемирном банке.
Алексей был единственным из сыновей А.С.Гольденвейзера, кто пошел по стопам отца. Юриспруденцию он изучал в Киевском, Гейдельбергском и Берлинском университетах. Будучи студентом, дважды арестовывался, по данным Охранного отделения, принадлежал к студенческой фракции партии-социалистов-революционеров.
Уже работая адвокатом, Гольденвейзер-младший принимал деятельное участие в еврейской общественной жизни в Киеве: в 1917 был секретарем Совета объединенных еврейских организаций города Киева, одним из организаторов в Киеве еврейского демократического союза «Единение», делегатом Всероссийской еврейской конференции в Петрограде в июле 1917. В апреле 1918 недолгое время был членом украинской Центральной Рады (Малая рада, апрель 1918).
После прихода в Киев большевиков, упразднивших адвокатуру, не имея возможности заниматься адвокатской деятельностью, читал лекции в Институте народного хозяйства и Академии нравственных наук. 28.07.1921 вместе с женой, Е.Л.Гинзбург, тайно бежал из Киева и через Польшу уехал в Германию.
Прожил в Берлине около шестнадцати лет. Получить в Германии работу по специальности было нелегко, особенно учитывая переизбыток среди эмигрантов людей «интеллигентных профессий», в том числе юристов. Однако несомненные преимущества молодого адвоката перед многими коллегами, — знание немецкого языка и образование, частично полученное в германских университетах, — помогли ему обзавестись достаточно широкой практикой. Принимая активное участие в деятельности различных общественных организаций, А.А.Гольденвейзер со временем стал одной из ключевых фигур русско-еврейской эмиграции в Берлине.
В декабре 1937 семья Гольденвейзеров была вынуждена уехать из нацистской Германии в Америку. По прибытии в США они обосновались в Вашингтоне, а с 1938 жили в Нью-Йорке. Несмотря на трудности в процессе адаптации к американским условиям, А.А.Гольденвейзер смог интегрироваться и в эту, новую для него, жизнь.
В годы Второй мировой войны помогал евреям из оккупированной Европы эмигрировать в США, тем не менее, не смог спасти двух своих родных сестер, которые в 1943 были арестованы нацистами в Ницце и депортированы в Польшу. В 1950-е годы защищал в юридических инстанциях интересы граждан, предъявлявших претензии к немецкому правительству. Публиковался в американском ежеквартальнике «The Russian Review». Соавтор двухтомной «Книги о русском еврействе» (1960, 1968).
Скончался 4 сентября 1979 года в Нью-Йорке в возрасте 89 лет.
(При подготовке данной аннотации использованы материалы книги О.В.Будницкого «Русско-еврейский Берлин (1920—1941)»).
Проявившиеся в этом общем собрании тенденции встретили, однако, все усиливавшееся противодействие среди прогрессивных элементов сословия. Организационным центром для последних явилась образованная еще в сентябре 1919 года «Адвокатская группа Союза Возрождения России». Группе удалось вызвать некоторый перелом в настроении сословия и провести свой, отнюдь не правый, кандидатский список на выборах в оба Совета.
* * *
Общее собрание для выборов в Совет присяжных поверенных было первоначально назначено на 1 октября 1919 года. Но этот день сулил нам нечто совсем иное…
30 сентября вечером я был в своей школе и засиделся там довольно поздно, так как происходило общее собрание «школьного коллектива» (то есть учеников и учителей) для обсуждения ряда вопросов. Оно затянулось часов до 11-ти вечера. Вернувшись домой усталый, я лег спать; а утром, часов в восемь, меня разбудили и сказали мне, что город эвакуируется и через несколько часов будет занят большевиками.
Это событие — большевистский налет на Киев в октябре 1919 года — имел в действительности точно такой же характер чисто кинематографической неожиданности, какой ему придан мною в этом описании. 30 сентября никому в Киеве (быть может, за исключением высшего военного начальства) не приходила в голову мысль о возможности прихода большевиков; а 1 октября этот приход стал, хотя и эфемерной, но все же реальной действительностью.
Было известно, что большевистские части, отрезанные на юге Украины, пробиваются на север. Известно было и то, что петлюровские войска с ними не сражаются, а пропускают их вперед — в тыл Добровольческой Армии. Но газеты сообщали об этих большевистских частях как о дезорганизованных, голодных и безоружных бандах, скрывающихся по лесам. И этим сообщениям нельзя было не верить; мы все видели, что представляет из себя отступающая красная армия, — здесь же говорилось о частях, отрезанных от своей базы и обреченных на гибель.
Известно было и то, что большевистские части подходят к Ирпеню, где стоит добровольческий заслон. Разумеется, Ирпень недалек от Киева, верстах в 20-ти, и это обстоятельство могло бы внушать некоторое беспокойство. Но в наших штатских головах не умещалась мысль о том, что Добровольческая Армия, победоносно продвигавшаяся в глубь России, занявшая Курск и Воронеж и подступавшая к Орлу, — не поставила у Киева достаточно сильного заслона, чтобы защитить его от дезорганизованных большевистских банд.
Тем не менее, случилось именно это невозможное.
В ночь с 30-го на 1-е большевики прорвали возле Пущи-Водицы тонкий добровольческий заслон и продвинулись вплотную к городу. Остальные части армии, чтобы не быть окруженными, должны были спешно отступить за Днепр. Город был оставлен на произвол судьбы.
Возбуждение среди жителей было колоссально. Большевистский налет считали кратковременным эпизодом, в мощь Добровольческой Армии еще верили. Но все представляли себе в самых мрачных красках, что большевики успеют натворить даже за несколько дней хозяйничанья в Киеве.
Несколько тысяч человек предпочло вовсе не переживать этих дней в Киеве и последовало за отступавшими добровольцами на левый берег Днепра.
Мы решили остаться в городе, но перейти на другую квартиру. Весь день ушел на приведение в порядок различных оставляемых вещей и бумаг, и только часов в семь вечера мы могли двинуться в путь. К этому времени в городе наступила уже знакомая нам полоса безвластья. Армия уже оставила город, пока еще никем не занятый. На улицах было жутко и тихо, и только издали доносилась порой трескотня пулеметов.
Не встретив на своем пути ни одного человека, мы прошли через Липки на Александровскую улицу и подошли к дому, в который направлялись. Подле дома стояла кучка солдат, как будто выжидающих чего-то. «Должно быть, какая-нибудь запоздавшая часть отступающей армии», подумал я. Не вступая ни в какие разговоры с солдатами, мы вошли в подъезд.
Как оказалось, это был передовой отряд большевиков.
Дом, в котором мы нашли приют, был во власти этого отряда всю последовавшую затем ночь. Несколько комнат было уже «реквизировано» для ночёвки солдат. А от времени до времени красноармейцы заходили в квартиры с различными требованиями — пищи, одежды и т.д.
Отряд перед нашим домом все увеличивался. Подвезли артиллерию, подъехали конные, и красноармейские войска заполнили всю лежащую перед ними улицу. Но вперед они отчего-то не продвигались. Так мы и легли спать, с красноармейским отрядом под окнами. На следующее утро, однако, солдат перед домом уже не было, а про ночевавших в доме сообщалось, что и они в середине ночи куда-то исчезли. В городе продолжала царить тишина.
Положение было для нас совершенно неясным. Обе борющиеся армии как будто боялись друг друга и опасались продвинуться вперед. А город Киев оказался как бы нейтральным островом между ними…
В действительности, как потом выяснилось, добровольцы не оставили всего города. Мосты через Днепр и Печерские высоты непрерывно оставались в их обладании. Разведчики, высланные стоявшей перед нашими окнами большевистской частью, по-видимому, сообщили ей эти сведения, после чего она поспешила ретироваться. Так обстояло дело в нашем районе; другие же части города, расположенные со стороны Брест-Литовского шоссе, были во власти большевиков.
Мы скоро увидели, что город не только не был нейтральной полосой, но, напротив, стал настоящим полем сражения.
Бой начался 2 октября. Мимо наших окон, спускаясь с Печерска на Крещатик, проскакала добровольческая конница. Со всех сторон раздалась пулемётная и ружейная стрельба. А вскоре к этим звукам присоединились знакомые напевы артиллерии…
В течение двух или трех дней мы находились в полосе боя. Вместе с тем, мы были в полном неведении о его ходе и результатах. Мы судили по тому, что было перед нашими глазами. Добровольческие части то спускались с Печерска вниз, то снова отступали наверх. По этим маневрам мы судили о стратегических успехах всего фронта и с замирающим сердцем вглядывались в лицо каждого солдата, стремясь прочесть на нем, какова ожидающая нас участь. 3-го или 4-го октября перед самым нашим домом добровольцами была водружена пушка и это событие, разумеется, привлекло напряженнейшее внимание всего дома. Пушка выстрелила, посыпались разбитые стекла нижних квартир. Мы чувствовали себя на позиции, чуть ли не участниками боя… Через несколько часов пушку отвезли по Александровской вверх, и мы с отчаяньем смотрели ей вслед — нам казалось, что теперь, значит, все пропало…
На самом деле, однако, картина, которая развертывалась перед нашими окнами,
