Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - Лэйси Кроуфорд

по теннису, коллеги по благотворительной работе, некоторые из деловых партнеров и бывшие одноклассники (в том числе мистер и миссис Уильям Джефферсон Клинтон) (то есть Билл и Хиллари Клинтоны. – Прим. пер.). Меня не приводила в восторг мысль о том, что мое фото получит Джед Лэйн, но разве родители могли не поздравить друзей семьи? Это была участь большинства детей из нашего городка и других таких же городков. Наверное, все было бы как обычно. Но я надела это платье.

«Ой!» – скривилась мама.

«Боже ты мой», – сказал папа.

«А в чем дело?» – поинтересовалась я. С учетом моего переходного возраста летом мама купила мне черное бархатное приталенное платье с квадратным вырезом. Я была вполне себе худощава и не понимала, что может быть не так.

«Ну прямо выдающиеся… сиськи», – сказала мама и, спохватившись, прикрыла рот рукой.

Я поняла, в чем дело. Покраснела и съежилась под этим бархатом. Опустила голову так низко, что волосы рассыпались по всей груди.

«Можешь еще раз это сказать?» – отозвался папа.

Послушайте, я никогда не была полногрудой. Не судьба, вопреки всем горячим надеждам моей юности. Меня воспитывали, внушая, что женщине не нужна грудь больше, чем помещается в бокал для шампанского (в нашем доме они были очень узкими), и я как-то примирилась с жизнью без бюстгальтеров. Процесс достижения половой зрелости начался у меня довольно поздно, поэтому мое тело продолжало меняться и после отъезда в школу. Мне было почти шестнадцать, я немного похудела, и у родителей создалось впечатление, что моя грудь стала намного больше. Платье было прекрасно. Я собиралась забрать его с собой в школу, чтобы надеть на официальный рождественский ужин, а потом, под хоровым облачением, и на рождественскую церковную службу.

«Такое фото посылать нельзя», – сказала мама.

«Мне тоже так кажется», – сказал папа.

Брат изумленно выкатил глаза: «А почему?» Ему только что исполнилось одиннадцать.

«Из-за фигуры твоей сестры», – отрезал папа.

«А-а», – равнодушно протянул брат.

«Что от меня требуется?» – спросила я.

Мама пришла в себя: «Это не проблема, солнышко. Просто у девочки твоего возраста такая большая грудь выглядит несколько фривольно. Может, попробуем другое платье? Давай поднимемся к тебе и посмотрим».

Наверху она предложила мне несколько вариантов. Я скинула бархат и влезла в красный трикотаж. Мама делала мне гладкую прическу.

«У меня полно прыщиков. И зубы слишком мелкие», – сказала я.

«Неправда, – сказала мама, все еще занимаясь моими волосами. Ее прикосновения разрывали мне душу. Мне ужасно хотелось заплакать. – Кстати, ты прямо как та девочка, которую я ненавидела в старших классах. Такая была блондинка с громадными сиськами».

Ненависть. Я ухватилась за это слово как за плавник акулы. Пусть я не блондинка и у меня нет больших сисек, но меня увлекла мысль о маме, которая девочкой кого-то там ненавидела. Потому что до меня дошло, что именно этого я и опасаюсь: мама узнает, что я натворила, и возненавидит меня.

Я вытерпела это наведение лоска на время фотосессии. Мама припудрила мне щеки, подкрасила губы и слегка взбила пальцами волосы на висках. Брат сиял улыбкой, демонстрируя свои новые взрослые зубы. Я приобняла его за плечи. Такая милая девочка, и висит на волоске.

Будь у меня такая возможность, пришибла бы ее насмерть.

А потом мы шесть часов ехали в Сент-Луис. Я снова была в джинсах и взяла с собой на заднее сиденье подушку с постели, желтый плеер с несколькими микстейпами и остатки моего детского одеяльца, прибывшие домой в моем чемодане. Книги я брать не стала, потому что в машине меня обычно укачивало. Я прислонила подушку к холодному окну, завернулась, насколько могла, в одеяло и, пока мы ехали на юг через весь Иллинойс, слушала микстейп Линли (Кларенс Картер, Eagles, Steve Miller Band).

Мама сидела впереди на пассажирском сиденье. Она была на взводе. Я не знала, действительно ли родителям отца настолько не понравилась моя мама, но возникший в результате конфликт действительно стал неотъемлемой частью моих самых ранних воспоминаний. У меня были кузены и кузины, которых я в жизни не видела. У отца был брат, который жил в двадцати минутах езды от нас, но мы с ним не встречались. Папа находил выход в уклончивости: «Думаю, это просто наш общий позор». Но его уравновешенность казалась мне предательской. Я с давних пор была на маминой стороне. Став постарше, я очень хотела выяснить, что же именно им так не нравится в маме, поскольку, наверное, это же относится и ко мне самой. Я же ее девочка, так что мне полагается еще больше всего этого. Я виделась с дедом и бабкой раз в год, и особой радости от этих встреч они не испытывали.

«Они терпеть не могут ни меня, ни моих детей», – сказала мама в машине по пути туда.

«Мне очень важно повидаться с родителями», – только и сказал папа.

Папино детство прошло на улочке в предместье Сент-Луиса под названием Блэк-Крик-Лэйн (Черный ручей. – Прим. пер.). На ее задворках действительно протекал ручей, на берегах которого он ребенком ловил тритонов. Сейчас на этом месте были только валуны в окружении влажной земли. В этом доме от меня постоянно что-то ускользало, какая-то неосязаемая странная истина. Я решила, что он живет в прошлом, как этот пересохший ручей.

Трое сыновей моей бабушки Джинни появились на свет в первые послевоенные годы. В это время дедушка, которого мы назвали Большой Джим, служил на торговом флоте в Азии. Отец был самым старшим. Его рождение ожидалось во время одного из дедовых отпусков, но этого не произошло.

«Врач говорил про октябрь», – рассказывала Джинни. Папа родился в последних числах декабря.

«Пробыл там целых одиннадцать месяцев».

Только став старше, я осознала, что бабушка, с ее бакалавриатом по детской психологии, всю жизнь думала о том, что вынашивала папу одиннадцать месяцев. О каких-либо сомнениях по поводу отцовства речи не было. Врач вряд ли обманывал или был беспечен. Скорее всего, он просто был некомпетентным или безразличным. А сама бабушка была недостаточно информирована об особенностях женского организма, чтобы понять, что этот врач ошибается. Слушая бабушкин рассказ, я не могла поверить, что ей могли так запудрить мозги. Либо этот врач был чокнутым, либо 1940-е годы были полным кошмаром.

Хотя, с другой стороны, после рождения моего брата в конце 1970-х мамин акушер пошутил, что наложил пару дополнительных швов ради моего папы. Вот так.

Когда папа, наконец, появился на свет в конце 1945 года, Большой Джим попросил отпуск, чтобы увидеться со своим