Последняя книга. Не только Италия - Аркадий Викторович Ипполитов

пелику у антиквара Франческо Деполетти, когда был посланником в Риме при папе Григории XVI. Внешность Александра Дмитриевича прекрасно известна по портрету Энгра, единственной картине великого француза в Эрмитаже. Портрет написан во Флоренции, но представляет Гурьева на фоне не тосканских холмов, а условно-римских гор. Заказ Энгру в 1822 году и покупка «Пелики с ласточкой» в 1835‐м – два самых ярких поступка графа в области культуры.

Портрет образцово-показателен: элегантен и достоин, при этом застегнут на все пуговицы. Пример того, как должен выглядеть европейский русский в Италии. Написал столь стильного русского француз, опиравшийся на многовековой опыт своей нации. Французы всегда чувствовали свое родство с итальянцами, но со времени галлов, первыми разграбивших Рим, эта нация смотрит на итальянскую культуру с восхищением, приправленным легкой толикой презрения. Рим играет особую роль во франко-итальянских отношениях. Французский взгляд на Италию сформировался при Карле Великом, возродившем идею Империи. Он короновался в Риме, но подчинил Италию франкам: результатом стала романика Каролингов. Затем французы постоянно пытались завоевать Италию. Вспышки итальянского влияния, питавшего и обновлявшего французское искусство, оказывались связанными с их военными победами. После смерти Карла Великого идея империи от франков перешла к германцам, Франция же, занятая норманнами, феодальной раздробленностью и англичанами, про Италию на время забыла. В XIV веке, как только французские короли чуть укрепили свое положение, они тут же вмешались в итальянские дела и перетащили пап в Авиньон. Затея, известная в истории как Авиньонское пленение, но современниками именовавшееся Вавилонским, что, намекая на плен евреев, уподобляло французских королей Навуходоносору, расколола католицизм. В адрес французов неслись проклятия со всех концов Европы, так что короли были сами уже не рады своей затее. После того как папы вернулись в Рим, французы на короткое время успокоились, но вскоре снова потащились за Альпы и развязали Итальянские войны. Карл VII, Людовик XII и Франциск I положили на Италию много сил, денег и людских жизней, пытаясь в ней утвердиться. У них ничего не получилось, но они, как добычу, нахватали итальянских идей, мод и художников. Вязкий кошмар Итальянских войн породил то, что называется французским Ренессансом, – приобретение поценнее земельных владений. Вытесненные во второй половине XVI века из Италии испанцами, французы несколько умерили свою агрессию, но Наполеон, как Карл Великий и Франциск I, снова сплел завоевание Италии с французской историей. Ампир, официальный стиль наполеоновской империи, – стиль победителей, но заимствован у побежденного и ограбленного Наполеоном Рима. Ампирный француз чувствовал себя в Италии свободно и непринужденно, прямо как червь в яблоке.

* * *

Так в Риме себя чувствовали Давид и Энгр, два главных ампирных художника, постоянно признававшиеся в своей приверженности Риму и Италии, но эту приверженность поставившие на службу Франции. Особая мода, установленная произведениями мадам де Сталь, Шатобриана и Стендаля, славословила итальянское прошлое, а на современных итальянцев смотрела несколько свысока. Мадам де Сталь и Шатобриан были одного поколения с Наполеоном, Стендаль был на полтора десятка лет младше, но для всех троих характерны как ампирное восхищение классикой, так романтичная тяга к страстям. Мадам была заклятым врагом Наполеона, Шатобриан после короткого альянса также с ним рассорился, а Стендаль к императору относился двойственно, но как раз отношение к итальянской культуре у всех троих было одинаковым, воистину наполеоновским. Они считали себя истинными ее обладателями и продолжателями: Италия принадлежала именно им, французам. Восхищаясь итальянским искусством, итальянским прошлым, итальянской природой, они ни на минуту не забывали, что они французы и что Италия им принадлежит.

Портрет Энгра прямо-таки визуализирует все стилистические сложности эпохи, примиряя их в некоем диалектическом единстве. Он выполнен в согласии с французской моделью поведения иностранца в Италии. Композиция строго пирамидальная, наподобие портретов Высокого Возрождения, фон – пейзаж с пиниями и виллами в римском вкусе, но небо затянуто грозовыми тучами, а на безупречный костюм живописно накинут плащ с красным подбоем, прямо-таки Le Rouge et le Noir, «Красное и черное». Величественный ампирный романтизм. Красно-черный плащ придает фигуре нечто байроновское, одиноко презрительное: Байрон сказал, что в XIX веке три великих человека – он, Наполеон и Бо Браммель, знаменитый лондонский денди. Вот граф и старается на них походить. Граф – комильфо, все в порядке: и лицо, и одежда, и желтые перчатки, – но сюртук сжал его, как вицмундир или военная форма. Чересчур уж как-то все комильфо у этого русского, есть в графе неизбывно николаевская натянутость, скованность, отсутствующая у Энгра в других итальянских портретах. Ее нет ни в «Портрете Франсуа Гране», ни в «Портрете Жозефа Мольтедо».

Покупка графом «Пелики с ласточкой» у антиквара Франческо Деполетти была безупречным жестом, входящим в обязательный набор комильфо, как и желтые перчатки. К Деполетти пелика попала от Люсьена Бонапарта – в Италии его звали Лючано Бонапарте – младшего брата Наполеона, сыгравшего важную роль в перевороте 18 брюмера 1799 года, означившего по сути дела конец Первой французской республики и приведшего Наполеона к единоличной власти. Затем Люсьен с братом разругался, проживал в Риме как частное лицо, а в 1809 году попытался сбежать в Соединенные Штаты. Англичане перехватили корабль, на котором он находился, и очень обрадовались, взяв в плен родного брата Наполеона. Захватившим его офицерам Люсьен объяснил, что от брата он убежал, после чего оказался в Лондоне, где был принят с почетом. В Англии ему ничего не оставалось, как разыгрывать роль инакомыслящего, так что он, сам того не желая, стал врагом империи. После падения Наполеона Люсьен возвратился в Рим. Папа Пий VII, благоволивший также и к Марии Летиции Бонапарт, Madame Mère, его приветствует, привечает и присваивает ему титул князя Канино, присовокупив к нему владения в Лацио и Тоскане. Люсьен, казалось бы, отмежевался от брата, но после побега Наполеона из заключения на Эльбе и восстановления им власти он поспешил в Париж, где был с радостью принят. Счастье примирения братьев длилась недолго, всего Сто дней. Битва при Ватерлоо привела к новому падению Наполеона, после чего Люсьену пришлось уносить из Франции ноги. Он бежит снова в Рим, к Пию VII. Папа принимает его, но указывает на нежелательность пребывания в Риме, ставя условием сохранения титула князя Канино и всех владений проживание Люсьена в пожалованных землях. Оказавшись в глуши и ссылке – Лацио отнюдь не был курортной зоной, – Люсьен Бонапарт занялся древностями и коллекционированием, благо на принадлежащих ему землях располагался древний этрусский город Вульчи. Во-первых, при деле, а во-вторых – навар. Винченцо Кампанари, главный специалист по древней Этрурии того времени, как раз занялся раскопками. Люсьен разрешил ему копать