Вольная русская литература - Юрий Владимирович Мальцев

мешке… Цензура губит не одни книги – порождая вынужденную самоцензуру и торговлю совестью, она губит души. Губит художников. Губит людей. Лично я на этой дороге сдачи и гибели дошел до грани, за которой, чувствовал, не то кончают самоубийством, не то сходят с ума»[137].

Но оказалось, излечиться от этой травмы не так легко. Прошло уже шесть лет с тех пор, как Кузнецов бежал на Запад, а анонсированные им его новые книги до сих пор еще не вышли. Андрей Амальрик, человек совсем иного душевного склада, редкой силы воли и исключительного мужества, упрекал Кузнецова, в своем открытом письме к нему, в недооценке «внутренней свободы» и в слишком большой зависимости от внешней несвободы. Сам Амальрик пожертвовал здоровьем и едва не лишился жизни (он находился уже при смерти, без сознания, в тюремной больнице и лишь чудом выжил), но ни в чем не покривил душой и оставался свободным человеком в условиях несвободы. Однако такой героический путь, разумеется, удел лишь немногих. Немногие способны на это, а большинство мучается и страдает, как Анатолий Кузнецов.

Другую запретную и больную тему поднял в своем «романе-документе» – «Заложники» – Григорий Свирский. На примере своей собственной семьи Свирский показывает, что такое государственный антисемитизм и каково положение евреев в Советском Союзе. Роман написан в 1967 году (с эпилогом, датированным 1970-м годом), рукопись была тайно переправлена на Запад и здесь уже после выезда Свирского из СССР опубликована. Однако Свирский не захотел ничего менять, он оставил ее такой, как она была написана в Москве и какой ее читали там друзья. «Как бы мне хотелось ныне “подправить” свой “роман-документ”… – говорит он. – Увы, из песни слова не выкинешь. Как было – так было!»[138].

Он не захотел подправлять правду, ибо именно в правде сила и смысл этого романа-документа. «Все приведенные в нем факты и фамилии – подлинны. Опираются на письменные свидетельства. Здесь нет места слухам. Пишу лишь о том, что видела и испытала моя семья»[139]. А испытала она многое. Ужас войны, препятствия, чинимые советскими властями евреям при поступлении в высшие учебные заведения, невозможность найти работу после окончания университета (знаменитый «пятый пункт» в анкетах – национальность), голод, нищета, преследования после смелой речи Свирского на собрании писателей в Москве (1968 год) – всё это описано обстоятельно, точно, детально.

Свирский подробно останавливается на травле евреев во время кампании против «космополитов» и наделе евреев-врачей, «агентов шпионской сионистской организации Джойнт», на истории своего столкновения с писателем Василием Смирновым (по иронии судьбы занимавшим пост редактора журнала под названием «Дружба народов»), которого Свирский обвинил в антисемитизме и спор с которым разбирался в Комиссии партийного контроля Московского городского комитета КПСС (1966 г.), причем Смирнова взял под свое покровительство секретарь Московского комитета партии Егорычев. Свирский говорит о новом поколении советских евреев, об озлобленной и отчаянно ненавидящей советскую систему еврейской молодежи, о «еврейском взрыве» последних лет в Советском Союзе.

Усиливающийся государственный антисемитизм, с одной стороны, и усиливающийся еврейский национализм (да и не только еврейский, а также и других малых народов Советского Союза и даже русский национализм) Свирский объясняет тем, что «социальное [то есть коммунистическая доктрина] обанкротилось – надобно хорониться в национальном». Тут Свирский повторяет выражение, ставшее сегодня ходячим, и ничего сенсационного в этом открытии нет. Вовсе не надо обладать особой прозорливостью, чтобы заметить этот явный процесс усиления национализма (всех толков) и угасания социально-политической идеологии сегодня в Советском Союзе.

В конце романа приведены документы о судебном процессе, возбужденном Международной Лигой по борьбе с антисемитизмом и расизмом против журнала «СССР», издаваемого советским посольством в Париже. Журнал был обвинен в пропаганде расовой ненависти. Свирский выступал на этом процессе свидетелем обвинения (апрель 1973 г.).

Следует отметить также написанные с большим реализмом «Полярные рассказы» и повесть «Задняя земля»[140] Свирского, в которых обрисовывается мрачная картина тяжелых условий жизни советских людей на Крайнем Севере.

Невозможно перечислить всех самиздатовских авторов-правдолюбцев, пишущих сегодня короткие реалистические рассказы из советской жизни, количество их невозможно установить даже приблизительно, так как многие рассказы циркулируют как анонимные. В этих рассказах – картины тяжелой жизни нищей русской деревни и беспросветная унылая жизнь рабочего люда, заливающего тоску водкой, искалеченные сталинским террором семьи и новая советская молодежь, утратившая всякие идеалы и надежды, разъедаемая цинизмом и скепсисом, предающаяся разврату, пьянству и погоне за наслаждениями. Часто мелькает и религиозная тема – уход в христианство наиболее чистой, идеалистически настроенной части молодежи.

Здесь хочется напомнить только о трагической судьбе молодого писателя Владимира Буковского. Его короткие рассказы, циркулировавшие в самиздате в начале 60-х годов, позволяли предполагать в нем немалый талант, которому, однако, не суждено было развиться. За последние двенадцать лет – а Буковскому всего 34 года (род. в 1942 г.) – он лишь два года в общей сложности находился на свободе, а остальные десять – в тюрьмах, концлагерях и психиатрических больницах. В первый раз, в 1963 году, он был арестован за чтение книги Милована Джиласа «Новый класс», во второй раз – за выступление в защиту арестованных писателей Синявского и Даниэля (1965 г.), в третий раз – за протест против ареста литераторов Гинзбурга и Галанскова (1967 г.), в четвертый раз – за составление сборника документальных материалов о заключении инакомыслящих в психиатрические больницы (1971 г.). В момент, когда пишутся эти строки, Буковский умирает от голода в холодном и темном каземате Владимирской тюрьмы.

Трагически оборвалась жизнь и другого подававшего большие надежды самиздатовского писателя – Анатолия Бахтырева. Двадцатилетним юношей Бахтырев был арестован за вольные разговоры в студенческой компании, провел около шести лет в концлагерях и после смерти Сталина, в 1954 году, был освобожден и реабилитирован. Работал рабочим на заводе, потом грузчиком, подсобным рабочим в археологической экспедиции, а до ареста, еще мальчиком, – проводником на железной дороге, так как после смерти матери у него не было возможности продолжать образование. Бахтырев всегда бедствовал, часто жил впроголодь.

Несмотря на то, что Бахтырев был самоучкой, это был человек глубокой культуры; его яркая личность притягивала людей, он на многих оказал сильное влияние, уже двадцатилетним юношей он был душою молодежного кружка, почти все члены которого были арестованы вместе с Бахтыревым. В 60-е годы Бахтырев пишет короткие, очень лаконичные, но емкие рассказы («я излагаюсь несколько уплотненно», говорит он о себе). Эта «уплотненность» часто делает сложным понимание: напряженность мысли, концентрация смысла в сочетании со сложным, скупым на слова слогом требуют от читателя больших усилий. Его жизненное и эстетическое кредо: «Не наклонюсь ни для ливреи, ни для понятости. У слова