Красные листья. Восточный альманах. Выпуск восьмой - Нгуен Динь Тхи

Словно подгоняемый кем-то, я приближаюсь к несчастным жертвам и освобождаю их. Тут страх в женщинах уступает место стыду, и они, прикрывая руками грудь, убегают в соседнюю комнату. Только одна продолжает неподвижно лежать на полу. Я касаюсь ее рук — они совсем холодные.

— Она умерла, — говорю я дрогнувшим голосом.

В тот же миг из соседней комнаты доносится отчаянный вопль: «Сестра! Сестрица!» В зал вбегает девушка, бросается к покойнице и, прильнув лицом к ее груди, горько плачет.

— Ее звали Луиза, — говорит кто-то громко. — Бедняжка так мучалась последние два дня.

Луиза?! Да, это она, та самая девушка, портретом которой я любовался.

— Накануне вечером она все кричала: «Воды! Воды!» — вспоминает кто-то из девушек.

Я снимаю шинель, накрываю Луизу и в смятении смотрю на ее лицо. Рот чуть-чуть приоткрыт, виднеется кончик языка, словно она продолжает просить: «Воды! Воды!» Несмотря на холод, лоб мой покрыла испарина. Младшая сестра Луизы рыдает все громче и громче. Мне хочется хоть как-то ее утешить. Я пытаюсь погладить ее по голове, но девушка отскакивает от меня, как от ядовитой змеи. О, как люто ненавидят они человека в военной форме!

В это время раздаются чьи-то шаги. Не то двух человек, не то трех. Воцаряется мертвая тишина. Девушки в соседней комнате затаили дыхание. Сестра Луизы буквально выползает из зала. Почуяв приближение своих мучителей, девушки пытаются спастись бегством.

Я оборачиваюсь — передо мной майор Коллинс.

— Ха-ха-ха! — смеется майор. — И ты пришел поразвлечься, доктор? Веселись, веселись, есть повод. Наши парни славно поработали, спалили десятка три деревень. Камня на камне не оставили. Так что веселись, доктор, веселись!

Я стою, растерянно моргая глазами. И мне кажется, что рядом стоят души Джорджа, Эдуарда, Луи, а Луиза будто шепчет мне на ухо: «Неужели ты забыл о тысячах, сотнях тысяч растерзанных людей?»

Набравшись духу, я даю майору звонкую пощечину.

Это мой первый шаг на пути к борьбе за мир.

ГОРДЕЦ

Стоит Рохмоту увидеть этого человека, как в нем закипает злость. Человек ног под собой не чует от гордости. Он статный, высокий, косая сажень в плечах, широченная грудь. Твердые как сталь, мускулистые руки. Большие, умные, живые глаза, белки с розоватым отливом, словно кровь в них играет. Кожа гладкая, блестящая и черная, как крыло у ворона. От гордости человек этот ног под собой не чует. Он встает на рассвете и идет на работу. Домой возвращается в десять вечера, умывается, ужинает. Затем выносит на веранду кресло, собственноручно им изготовленное из мангового дерева, усаживается поудобней, раскинув руки и ноги и попыхивая сигаретой «Кингсторк».

Стоит Рохмоту увидеть этого человека, как в нем закипает злость. Рохмот завидует ему, и не только ему, а всему его семейству.

В тот вечер он, как обычно, сидел после ужина на веранде и курил сигарету, а Рохмот наблюдал за ним через приоткрытое окно, сгорая от злобы. Он даже позвал свою жену Мехерун.

— Смотри, какой барин. Расселся, ногу на ногу закинул, курит, — шипел Рохмот. — Ну, прямо отпрыск набоба.

— До чего чванлив, — скорчила гримасу Мехерун. — Так его и распирает от чванства. Не доведет гордыня до добра, не доведет! И всего-то водитель автобуса, а нос задирает, будто невесть кто.

Рохмот не произнес больше ни слова, лишь скрежетал зубами и посылал проклятья этому человеку и всему роду его.

Человека этого знает вся округа. Водитель автобуса Рохим-шейх. Он водит частный автобус по городскому маршруту. У Рохима-шейха нет твердого жалованья. Он получает свою долю из выручки от продажи билетов. Часть выручки идет на бензин и комиссионные владельцу автобуса, остальное делят между собой водитель, кондуктор и парнишка, который выкрикивает маршрут: «Нобабпур» — «Вокзал» — «Верховный суд». Рохим-шейх зарабатывает не так уж много, но, когда он приносит домой в матерчатой сумке заработанные за день несколько така, он испытывает огромную радость. Труд — его гордость. Он живет своим трудом, ни к кому не протягивает руку и никому в рот не смотрит, он не похож на владельца автобуса, который пускает капитал в оборот и гребет деньги, ничего не делая. Он живет своим трудом. Труд — его гордость.

У него есть жена, Амена. В свободное время она плетет корзины, кошелки, циновки, которые он относит на продажу на рынок. У них куча детей — три дочери и два сына. Старшей дочери, Мунни, четырнадцатый год. Ее страсть — голуби. Года три тому назад Рохим-шейх, уступая настояниям дочери, купил ей на рынке пару палевых. Они расплодились, и теперь их стало двенадцать пар. Мунни целыми днями занята птицами, кормит их, чистит клетки, ухаживает за птенцами. Каждое утро и после обеда она устраивает гон, а когда наступают сумерки, внимательно осматривает и запирает каждую клетку. Вот чем все время занята Мунни.

Следует, однако, заметить, что ее голуби большие нахалы. Они при случае стаей забираются в дом к Мехерун, чтобы поклевать там риса, гороха. Соседка из себя выходит. Сначала она вовсю поносит голубей, желая им скорейшей погибели, потом набрасывается на их хозяйку, а под конец на все семейство Рохима. Это вошло у нее в привычку. Вот и на днях она снова разразилась яростной бранью. Был полдень. Мунни только что вымылась и, сидя на солнце, сушила волосы. Вдруг она встала и крикнула:

— Попридержи язык, тетка, не то худо будет. Рис голуби поклевали, мы-то чем виноваты?

— Чем виноваты? Держать их на привязи надо!

— На привязи? Да что они, козы или коровы?

— А нельзя на привязи, так и нечего вообще заводить. Ведь они без конца в чужой дом лезут, клюют зерно, безобразничают! А за зерно деньги плачены, даром нигде не возьмешь.

Долго еще длилась перепалка между Мунни и соседкой. Дело кончилось тем, что Мехерун поклялась, призвав Аллаха в свидетели:

— Так и знай, Мунни, если твои поганые голуби еще хоть раз поклюют мое зерно, я им шею сверну!

— Подумаешь! — скривила губы Мунни. — Не свернешь, руки коротки!

Однако в том, что это была не пустая угроза, девочке в тот же вечер пришлось убедиться.

Пропала пара пегих. Где только Мунни их ни искала, все напрасно. Даже Амена, бросив дела, помогала дочери в поисках. Уже стало темно, а голуби так и не нашлись. Мунни почуяла недоброе. Она несколько раз подкрадывалась к комнате Мехерун, заглядывала в окно, но там ничего не было видно.

Когда Рохим-шейх