Катулл - Михаил Евгеньевич Бондаренко

дружбу, а самого себя казнит за излишнюю доверчивость. Руф оказался жестокосердным и вероломным человеком, похитившим у поэта всё его «добро», то есть, очевидно, Лесбию.

Стихотворение 58 адресовано Целию, то есть Целию Руфу или, как считают некоторые учёные, веронцу Целию, другу и земляку Катулла (см. стихотворение 100). В этом произведении шокированный поэт восклицает, что Лесбия, которую он прежде любил больше всего на свете, теперь достигла крайней степени распущенности и ведёт себя как самая настоящая уличная проститутка: «Нынче по тупикам и перекрёсткам / Знаменитых лущит потомков Рема!» (ст. 4–5).

Надо сказать, что роман Целия Руфа и Клодии оказался весьма непродолжительным. У Целия хватило ума первым бросить коварную красавицу, однако она жестоко отомстила ему за измену. В начале апреля 56 года до н. э. Клодия через своих верных друзей инициировала судебный процесс против Целия. Ему были предъявлены следующие обвинения: организация беспорядков в Неаполе; участие в избиении александрийских послов; противоправные действия, касающиеся имущества некой Паллы; покушение на жизнь философа Диона – главы александрийского посольства; попытка отравления самой Клодии[315]. Защитниками Целия на суде стали Красс и Цицерон.

Отношение Цицерона к Клодии было двойственным. Считается, что знаменитый оратор, как и многие другие мужчины, не избежал чар Клодии. По мнению Плутарха, Теренция, жена Цицерона, была уверена, что Клодия «мечтала выйти замуж за Цицерона и вела дело через некоего Тулла, одного из самых близких приятелей Цицерона. Этот Тулл жил по соседству с Клодией, часто бывал у неё и оказывал ей всевозможные услуги, чем и возбудил подозрения Теренции»[316]. Тем не менее сам Цицерон ни в одном из своих сочинений не выказывает восхищения Клодией. Напротив, в письмах своему другу Титу Помпонию Аттику он называет её «волоокой»[317]. В этом прозвище скрыт прозрачный намёк на кровосмесительную связь Клодии с её родным братом Клодием Пульхром[318]. Дело в том, что «волоокой» в Древней Греции именовали богиню Геру, которая одновременно приходилась сестрой и женой верховному богу Зевсу. Более того, в одном из писем Аттику, написанном ещё в июне 60 года до н. э., Цицерон прямо заявляет: «…я ненавижу эту женщину, недостойную консула (оратор имеет ввиду её мужа Метелла. – М. Б.)»[319].

В своей речи «В защиту Марка Целия Руфа», произнесённой в суде 4 апреля 56 года до н. э., Цицерон с беспощадной откровенностью высказал всё, что думал о Клодии. Он не только прямо назвал её «распутной женщиной», но и несколько раз упомянул о её кровосмесительной связи с братом Клодием Пульхром[320]. Кроме того, оратор публично обвинил Клодию в крайней разнузданности, безрассудстве, разврате, бесстыдстве, мотовстве и даже в отравлении собственного мужа[321]. Само собой разумеется, что все её обвинения в адрес Целия Руфа были с презрением отвергнуты Цицероном. В итоге подсудимый был оправдан, а Клодия навеки опозорена. Известно, что она была ещё жива в мае 45 года до н. э., когда Цицерон хотел купить у неё знаменитые сады на Тибре[322].

Возвратившись в Рим в начале лета 56 года до н. э., Катулл, очевидно, незамедлительно узнал все подробности состоявшегося процесса против Целия Руфа. Естественно, поэт более не собирался возобновлять отношения с бывшей возлюбленной, однако она, вероятно, думала иначе, о чём свидетельствует стихотворение 11. Большинство учёных считают, что это – последнее творение Катулла, посвящённое Лесбии-Клодии, правда, имя её в тексте не фигурирует и адресовано оно приятелям поэта – Фурию (поэту Фурию Бибакулу) и Аврелию. Написано стихотворение 11 той же сапфической строфой, что и стихотворение 51 – первое произведение в честь Клодии. Катулл обращается здесь к пришедшим в его дом Фурию и Аврелию, которых, вероятно, в качестве посредников отправила к нему Клодия, желавшая возобновления любовных отношений. Рассматривая приятелей как своих верных спутников, готовых сопровождать его в странствиях по всей известной ойкумене, поэт просит их передать бывшей любимой лишь «горьких два слова»:

Сладко пусть живёт посреди беспутных,

Держит их в объятье по триста сразу,

Никого не любит и только чресла

Всем надрывает, —

Но моей любви уж пускай не ищет,

Ей самой убитой, – у кромки поля

Гибнет так цветок, проходящим мимо

Срезанный плугом![323]

Судя по этим суровым словам, Катулл окончательно исцелился от любви к Лесбии-Клодии. Написано стихотворение 11, судя по ст. 12 («далёкие британцы»), не ранее 55 года до н. э., когда Цезарь осуществил свой первый поход в Британию. Кроме того, в тексте он фигурирует как «великий Цезарь» (ст. 10), что, очевидно, свидетельствует о примирении поэта с полководцем.

Однако не стоит идеализировать Катулла. Он отнюдь не был безгрешным и не вёл жизнь праведника. Некоторые стихотворения поэта неопровержимо свидетельствуют, что Клодия не была единственной женщиной в его жизни.

Катулл охотно посещал «римских гетер», то есть проституток, ведь в Древнем Риме связь молодого мужчины с женщиной лёгкого поведения не считалась позорной. Это подтверждает, например, стихотворение 32, адресованное «гетере» Ипсифилле. Катулл просит у Ипсифиллы разрешения посетить её в полдень, и если она на это согласна, тогда пусть велит не запирать двери, сама никуда не уходит, обязательно ждёт его и приготовится «девять кряду со мной сомкнуть объятий». Интересны в этом отношении и стихотворения 41–43, посвящённые «гетере» Амеане, любовнице пресловутого Мамурры.

Тесные отношения связывали Катулла также и с «гетерой» Авфиленой, родом из Вероны. В стихотворении 110 поэт упрекает её в том, что она сначала пообещала ему свидание, а потом обманула, хотя и получила плату вперёд. Так нагло и бесчестно поступать пристало лишь алчной блуднице, которая беззастенчиво торгует своим телом направо и налево, возмущается Катулл. Стихотворение 111 тоже адресовано Авфилене, которую поэт обвиняет в кровосмесительном союзе с родным дядей. Эта девушка упоминается ещё и в стихотворении 100 (ст. 1).

Проституцией в Древнем Риме, как правило, занимались рабыни, вольноотпущенницы, дети-подкидыши или бедные свободнорождённые женщины, измученные нищетой или попавшие в безвыходное положение. В целом проституткой считалась любая женщина, которая зарабатывала деньги продажей своего тела[324]. Для полноправных римских гражданок это ремесло было делом постыдным, к тому же частично ограничивавшим их права, но оно никогда не запрещалось и никем не преследовалось. Нужно было лишь сообщить эдилам, которые вели списки проституток, о своём позорном ремесле – уже одно только официальное признание в своей порочности считалось достаточным наказанием для блудниц[325].

Проститутки обитали в Риме буквально повсюду, но особенно много их было в бедных кварталах, а также на постоялых дворах и в харчевнях. Занятие проституцией давало женщинам довольно приличный доход, который они не могли получить, занимаясь любой другой женской профессией.

Самыми известными местами для занятий проституцией являлись публичные дома – лупанары (lupanar, от слова lupa – «волчица», так называли проституток римляне). Они были настоящими рассадниками венерических и инфекционных заболеваний;