Моя Америка - Шерман Адамс

только что оборудовали сияющую новизной газовую камеру и, чтобы испробовать ее эффективность, выбрали, конечно, чернокожего. Для выполнения этого почетного задания все его тело было снабжено множеством датчиков для контроля за деятельностью мозга, пульсом, дыханием и другими функциями организма. Короче говоря, власти хотели узнать, что происходит с приговоренным к смерти, когда маленькие капсулы с хлороформом падают в ванну и начинают распространять свои смертельные пары. Можно было подумать, что речь идет о Треблинке или Освенциме, но на самом деле опыт проводят добрые белые тюремщики, которые любят Бетховена и Бенни Гудмана. Под стулом, на котором сидит привязанный к нему черный человек, установили магнитофон, чтобы без его ведома увековечить его последние слова. Чернокожий, обвиненный и осужденный за то, что нарушил и оскорбил священную белизну белой женщины, произносит всего пять слов: «Господи, Джо Луис, спасите меня».

Шерифа из Бей-Сити звали Макаллен. Я сидел перед ним в наручниках в полицейской машине. Как только мы покинули Браунсвилл, он стал говорить о том, что в Бей-Сити я должен буду отработать 100 долларов в уплату штрафа и 86 долларов за израсходованный на меня бензин.

—      Либо ты не будешь пытаться удрать и останешься живым ниггером, либо попытаешься удрать и станешь мертвым ниггером. Что ты об этом думаешь?

Учитывая недавно сделанную операцию, я сказал, что не собираюсь удирать.

—      Ниггер, — повысил голос Макаллен, — называй меня «сэр» или «мистер Макаллен», если хочешь сохранить здоровье. Ты теперь не на Севере и не в армии. Теперь ты пленник штата Техас.

Я не слушал его и смотрел в окно на пробегавший мимо ландшафт. В каждой маленькой дыре, которую проезжали, мы должны были получать полицейское разрешение на проезд через город. А до Бей-Сити оставалось около ста миль, так что нам предстоял долгий путь.

Мы оба проголодались. Макаллен припарковал машину перед рестораном для белых где-то в сельской местности, вошел туда и поел. Все это время около меня, опершись на машину, стояли местный шериф и его заместитель, ковыряли в зубах, а одну руку держали на пистолете.

Макаллен вышел из ресторана с большим пакетом котлет. Он повел машину дальше, не предлагая мне поесть, зато проявив желание поболтать.

—      Я вообще ничего не имею против вас, ниггеров, — сказал он. — Бог создал всех нас одинаковыми. Возьми, к примеру, старого Маршалла. Он один из лучших садовников во всем Техасе. Ты встретишь его, когда мы приедем в Бей-Сити. Он постоянно находится под арестом за свое поведение и отрабатывает штрафы, ухаживая за цветами и скашивая травяной покров в городских парках и у дома шерифа. У нас есть также старая чернокожая женщина, которая напивается каждую субботу. Я ничего не имею против нее.

Разговор продолжался всю дорогу. Макаллен отрицал, что он расист или сторонник ку-клукс-клана. Он хороший христианин, ходит в церковь каждое воскресенье. Никогда не убивал ниггера, а южные штаты считает самым лучшим местом в мире. Макаллен распространялся о том, как он спит с черными женщинами-заключенными, так подробно, что меня тошнило.

Тюрьма в Бей-Сити была ужасающей. Белые заключенные спали на матрацах и получали холодную питьевую воду. Черным приходилось спать в проходных камерах на железных нарах без матрацев и одеял. Кормили хуже, чем свиней. На завтрак мы получали обжигающий рот черный кофе без сахара и молока, а также черную мелассу, на обед — мексиканские бобы и маисовый хлеб.

Каждое утро приходили конвойные, загружали нас в машины и отвозили наводить чистоту в городе. Меня и нескольких других чернокожих возили в парк, где все скамейки, фонтанчики для питья и туалеты были помечены: «Только для белых».

— Надеюсь, ты попытаешься сбежать, а я получу медаль за то, что убью тебя! — говорил белый конвойный, протягивая мне грабли и лопату.

Мой организм ослаб от постоянного употребления бобов и маисового хлеба, из-за плохой воды и отсутствия овощей. Лицо распухло, все тело осыпали красные прыщи. Меня рвало. Пришел тюремщик и сказал, что отвезет меня в маленькую клинику в Бей-Сити. Когда мы отправлялись туда, шериф крикнул:

— Если ниггер попытается сбежать, сними с него скальп!

В клинике черные пациенты отделялись от белых драпировкой. Белые удобно сидели в креслах, в то время как черные должны были стоя ждать своей очереди.

Тюремщик, приставленный ко мне, гордился своей белой кожей. Поскольку его унижало нахождение среди черных, он взял кресло для белых и сел. Я сел на пол у его ног. Мы не обмолвились ни словом, но только для того чтобы напомнить мне о том, кто я есть, он повернул магазин в своей тридцатьвосьмерке. А у меня не было и мысли бежать.

Белый доктор основательно прослушал меня и осмотрел операционный шов, медсестра вручила несколько зеленых таблеток, и мы вернулись в тюрьму.

Я не смирился со своим положением: отправил контрабандой письма НАСПЦН, командиру военно-воздушной базы, семье, а также сенатору от штаба Коннектикут Прекоту Бушу и ждал результатов. Другие черные заключенные выглядели подавленными колониальными неграми, боявшимися всех белых точно так же, как в Южной Африке.

Черный рабочий, отец большого семейства, ходил по камере и бормотал:

—      Я не делал этого, господи! Клянусь, это был не я.

Можно было подумать, что его судят за убийство белого человека. Но он лишь сказал белой телефонистке:

—      Привет, детка!

Он еще хорошо отделался — тремястами долларов штрафа, — а могли бы и линчевать.

Большинство черных заключенных были сельскохозяйственными рабочими с хлопковых плантаций и рисовых полей. Они не считали себя человеческими существами, никогда не упоминали собственные имена, а назывались по именам белых работодателей, например «ниггер мистера Джонса». Они говорили:

—      Мистер и миссис Джонс отправились в Сент-Луис и разрешили своим ниггерам отдохнуть в конце недели.

Большинство черных рабочих доставлялось в тюрьму в субботу вечером, а утром в понедельник они представали перед белым правосудием, чтобы узнать о размере штрафа. Если белому работодателю был нужен его ниггер, он приходил в тюрьму, выплачивал штраф и забирал работника домой. Затем он высчитывал сумму штрафа из его зарплаты.

В течение многих понедельников я наблюдал, как взрослые мужчины и женщины падали на колени и умоляли своих хозяев освободить их из этой бесчеловечной тюрьмы. Неприятный осадок оставил случай с черным ветераном войны в Корее. Увидев своего работодателя на улице, он, дравшийся в Корее, крикнул своему боссу через решетку:

—      Мистер Джонс, ради бога, заберите своего ниггера отсюда. Обещаю вам больше так не поступать. Я буду верно служить вам, дорогой мистер Джонс!

Но хозяин