Елена Погребижская - Исповедь четырех

Я: Он был в пиджаке — и с длинными волосами при этом?

Умка: Он так ходил, он до сих пор такой. Он всю жизнь ходит всегда в костюмах, в галстуках, в рубашках, в белых желательно, все это очень засаленное, грязное, прокуренное, помятое, галстук немножко набок, верхняя пуговица всегда расстегнута, рубашка — всегда одна половинка вправлена в штаны, другая — вынута из штанов, это было невероятно обаятельно. И такая была совершенно ангелическая внешность, блондин, белокурая бестия.

Прекрасный юноша, несмотря на весь накал, поддерживал с Аней исключительно платонические отношения.

Умка: Да, это вот бухать, шляться по улицам, мечтать там о звездах, не спать ночами. Кстати, и первые же пластинки пришли тоже от этого человека.

Я: Но ни в коем случае не целоваться и не трахаться?

Умка: Я бы с удовольствием, но в данном случае это было невозможно почему-то.

Я: Голубой, что ли, был?

Умка: Нет, просто у нас с ним были не такие отношения каким-то образом. Т. е. в какой-то момент он понял, что я, видать, в него очень сильно влюбилась, и увильнул от меня, потому что ему не хотелось так сильно привязывать к себе человека.

Я: А ты была решительной девушкой?

Умка: Я была ужасно нерешительной девушкой. Если бы я была решительная девушка, такая, какой я стала, например, через 2 года, я бы взяла его за шкварник, трахнула и отпустила бы, кончилась бы вся любовь. Но именно благодаря тому, что этого не произошло, это как-то даже не растворилось, это бах! — и заполнило весь мир.

Я: А что с тобой случилось за 2 года?

Умка: Ну, во-первых, я из девочки превратилась в женщину. И я решила, что раз у меня с ним ничего не получается, значит, я буду трахаться с остальными, ну а что теперь делать, и началась какая-то более или менее веселая жизнь.

Тут я припоминаю, как мне рассказывали знающие люди, что к концу 70-х сложилось у них представление, что секс — это средство общения, ну, типа рукопожатия. Не в буквальном смысле, но в этом направлении. Показался тебе человек интересным, и ты с ним переспал, а потом еще кто-то интересный — и понеслась. Тут меня перебили и сказали: «А что, сейчас не так разве?» «Нет, — говорю, — ну, сейчас всякий СПИД и вообще „надень его — надень на него“, а тогда была сексуальная революция». То есть много партнеров считалось круто.

Я: Про свободную любовь расскажи, пожалуйста.

Умка: Замечательный вопрос. Мне его часто задают: «вот как ты думаешь, фрилав — это правильно или нет?»

Я: Я вот в этом вопросе не специалист вообще…

Умка: Ну, скажем так, я большой специалист в этом вопросе, без ложной скромности, то есть я очень рационалистично овладела этим мастерством, я просто четко поняла, что необходимо исследовать эту сторону жизни, потому что в моем воспитании есть очень серьезные проблемы, меня никогда не воспитывали как девочку, мне никогда ничего этого не объясняли, и вообще считалось, что это блажь какая-то, придет время — выйдет замуж, и все. Ну, то есть издержки вот этого интеллигентского воспитания. Поэтому я до всего доходила сама, своими собственными методами, вполне соответствующими духу времени. Мои родители, конечно, были в ужасе. Надо сказать, что сначала-то я особенно не бесилась, я уже потом стала беситься. В силу своей природной скромности я не буду углубляться в детали, я подожду еще немного, лет 20.

Я: То есть это небезопасный секс?

Умка: Да-да-да. Просто ты плюешь на небезопасность, ну как бы это представляется все равно что пожать руку или поцеловать в щечку, то есть хорошие отношения.

Я: Это был способ общения?

Умка: Да, это был способ получше узнать собеседника. Ну, то есть была какая-то честность, в том числе перед собой. Во всяком случае, от комплексов избавляет просто на раз, а у меня очень серьезные были комплексы относительно внешности, там носа, ушей, фигуры… в то время нужно было быть желательно блондинкой и обязательно очень худой, обязательно с длинными ногами. Такой шестидесятнический идеал: очень худая блондинка с голубыми глазами и длинными волосами, которая может надеть очень короткую мини-юбку.

Я: Анекдот: «Вам не говорили, что вы похожи на Бриджит Бардо? Нет? И правильно».

Умка: Ну, это очень хорошо действует. Все пробелы воспитания были замазаны черной, разноцветной, всякой краской. Еще я всегда рассматривала противоположный пол, как друзей, как братьев, т. е. для меня это не было перетягивание каната, не армрестлинг, т. е. я всегда на равных в этом смысле. Поэтому мне ужасно смешно и погано наблюдать такие вещи, когда бабы пытаются «взять от мужчины то-то и то-то»: сама возьми и сделай себе то-то и то-то, не надо ничего брать, что значит: «он мне должен то и се»?

Я: Это такой вид дружбы?

Умка: Да, это такой вид дружбы.

Я: Ну а как же насчет страсти, темперамент, с этим как?

Умка: С этим у меня полный порядок, иначе бы я не могла с такой легкостью этим пользоваться, — если бы у меня были проблемы, то какой смысл? Использовать как универсальное средство общения можно только то, что ты делаешь очень хорошо. Вот я пою хорошо, вот у меня есть теперь вместо этого пение. Пение вообще удобнее, можно сразу 1000 человек обаять. Была пара периодов, когда я пошла вразнос. А вообще-то я совершенно моногамное существо, и большую часть своей жизни я провела глубоко замужем.

Я: А вразнос ты пошла — это как?

Умка: Ну, это я совсем уже захипповала до небес, и тогда не приходилось думать об опасности и безопасности, когда вокруг одни сплошные опасности, когда внутри этого находишься, то уже ничего не страшно.

Я: «Захипповала до небес» — это значит, например, у тебя за месяц было, например, 10 разных человек?

Умка: Схема очень простая, просто ты же нигде не живешь, где-то тусуешься, где-то куда-то вписываешься, так какой-то симпатичный человек, вы с ним разговариваете, вы друг другу нравитесь, вы с ним спите, утром расстаетесь и больше можете никогда не повидаться. Таким образом. И это любовь в этот момент, только очень короткая. Она большая, но очень короткая.

Я: И потом можете не увидеться?

Умка: Можете не увидеться, а можете увидеться через 10 лет. Я крылышком только задела эту сторону жизни, а люди жили так годами. Я всего, может, года полтора была в активном состоянии, когда я действительно делала все возможное, от употребления каких-то веществ до путешествий, я могла делать все, что угодно, и была совершенно бессмертна, абсолютно неуязвима, и я могла абсолютно все сделать. То есть у меня было ощущение, что я щелчком пальца могу просто перевернуть мир. Это вот такое состояние.