Только хорошее - Ольга Остроумова

там открывался памятник Ахмадулиной. Снова Оля позвала. Теперь в Тарусе на набережной недалеко от Марины Ивановны стоит и Белла Ахатовна. Снова был вечер памяти, Валя сочинил стихи о Белле. Снова мы встретились с Мессерером. А после, в одном из домиков местные жители устроили настоящий домашний спектакль. А кто такие местные жители? Как всегда в Тарусе — художники, актеры, поэты. И взрослые, и дети играли, пели, звучал Моцарт, яблоки падали на теплую землю, а после спектакля нас всех угощали яблочными пирогами.

Вот так Оля подарила мне Тарусу, которая навсегда невидимыми нитями связалась в душе моей и с детством, и с обожаемым Серебряным веком.

ЧАРЛИ ЧАПЛИН

Я видела живого Чарли Чаплина. Это случилось в 72-м году, на закрытии Венецианского кинофестиваля в театре «Ла Фениче», который, увы, потом сгорел. Великолепный театр, великолепная сцена, невероятно праздничная атмосфера: фраки, смокинги, вечерние платья, бриллианты. (Вот интересно, в своем родном «высшем свете» всегда чувствую себя напряженно, неловко, и никогда — там, каким бы шикарным общество не было. На самых высоких приемах я абсолютно не ощущала скованности. Может потому, что за границей они не знали меня, и общались со мной по-другому. Думая, что я — такая же «звезда».)

И вот — Венецианский фестиваль, закрытие. В ложе, типа нашей театральной «директорской», сидит жена Чаплина — Уна. А вокруг нее — дети, дети, дети; самый маленький, лет девяти, стоит рядом с мамой — торжественный, в бабочке. Объявляется, что за все свое творчество Чарли Чаплин получает высшую награду фестиваля — «Золотого льва». И выходит на сцену Чаплин. Уже очень старенький… маленький… с тросточкой… А за ним идет негр в ливрее — то, что называется «boy». Большой, стройный, лет тридцати пяти человек — не мальчик и не старик. Но идет так, будто он — отец Чаплина, а Чарли — маленький ребенок. И это надо еще не показывать для всей публики, потому что Чарли Чаплин — это Чарли Чаплин, а он просто его «boy». Такое вот «зерно роли» у него. И вот он идет сзади, ничего не делает, но так понятно вдруг становится, что стоит тому оступиться, или пошатнуться, — все будет в порядке: «boy» не даст ему упасть. (Гениальная «поддержка» — вот как бы это сделать в театре также тонко?!)

Чаплин подошел к ведущему фестиваля, чуть-чуть поиграл тросточкой, обозначив образ, и ему вручили приз — этого самого «Льва». Огромную, тяжеленую штуковину! Он взял награду в руки и как-то даже чуть-чуть осел, ноги подкосились. Пауза. Замешательство… Он никуда не двинулся, только так посмотрел… и занавес закрыли. Я уверена, что старому человеку просто тяжело было нести такую махину, а взять у него «Золотого льва» прямо на сцене тоже невозможно. Вот и решили сделать так. У меня было ощущение, что там, за занавесом, этот «boy» мгновенно поднял их обоих на руки — и Чарли, и его «Льва». А в это время из ложи, где сидела Уна с детьми, шло такое сияние, как бывает от икон. Сияние ее улыбки, ее гордости за него, ее радости, что она с ним, и что рядом — их дети. Как же это было красиво!

Потом, через несколько лет, я побывала на могиле Чаплина. Он похоронен в Швейцарии, под городом Веве. Мы проезжали этот город — критик Юрий Рыбаков, некий чиновник из Госкино и я:

— Слушайте, что такое Веве? Что-то знакомое… Боже мой, здесь же могила Чаплина! Давайте заедем?

Чиновник возражает:

— Этого нет в программе поездки.

— Но я же актриса все-таки, я не могу быть рядом и не прийти к нему. Ну дайте мне хоть так присоединиться к этому клану великому — актеров. Нельзя проехать мимо, и не положить на его могилу цветы.

Рыбаков меня поддержал, и чиновник сдался. Мы купили на грошовые суточные, которые у нас там были, огромные желтые хризантемы. Поехали, нашли кладбище. Оно не в самом городе — на горе. Сначала его усадьба — дом в глубине леса, а дальше кладбище. Там, кстати, похоронен Бомарше. Еще какие-то невероятно знаменитые люди… Мы сразу нашли его могилу, на ней небольшая, не выше метра, мраморная плита, рядом такая же мраморная скамеечка и написано просто: «Чарли Чаплин».

ЗА РУЛЕМ

Я обожаю водить машину! Просто чувствую ее. Когда-то мы с Левитиным вместе учились на курсах и инструктор, очень хороший инструктор, сказал Мише: «Вот Оля будет водить машину. А ты — никогда». Ну, конечно, Михаил Захарович не поверил. Мы купили зеленый «Жигуленок-копейку». У меня уже было вот такущее пузо с маленьким Мишкой внутри, и за руль сел Левитин. Надо сказать, что я честно получила права. Сдала и теорию, и площадку. А Миша купил свои за бутылку коньяка. Такая тогда была такса для тех, кому не удавалось сдать экзамены в ГАИ. Садимся, едем по улице Горького, и вдруг перед нами возникает машина. Я говорю: «Стоп, стоп, стоп!» Но Левитин, конечно, в эту машину втыкается. После обвинил меня:

— Что ж ты меня не остановила?

— Я тебе кричала: «Стоп-стоп»!

— А что такое — стоп?! Надо было кричать: «Тормоз, тормоз, тормоз».

Решили возвращаться домой, и уже почти у подъезда Миша еще всем боком «Жигуленка» пропахал железный заборчик. Больше Левитин за руль не садился никогда. Машину водила только я.

Но и у меня случилось парочку аварий. Однажды везла Олю маленькую в музыкальную школу и страшно ее ругала за то, что она плохо выучила урок. А Оля сзади сидела, я увлеклась воспитательным процессом, обернулась к ней, что-то сурово говорю, и вдруг… Ба-бах! Втыкаюсь в «Волгу». Выхожу, смотрю: у «Жигуленка» ничего, а у «Волги» весь бампер помят. Говорю: «Извините, извините, виновата». Отдала рублей пятьсот где-то, такие тогда были цены, и все.

Вообще, когда какой-нибудь инцидент случается на дороге, я всегда выхожу и первая извиняюсь. Очень боюсь, что водитель начнет кричать. «Только не кричите — я виновата».

Еще была смешная история. Лет пятнадцать — двадцать назад еду с дачи. Надо было срочно в Москву, поэтому сорвалась, в чем была: в каких-то вытянутых на коленях тренировочных штанах, чуть ли не в галошах. И на трассе за большой фурой не увидела, что переключился светофор, а там как раз пост ГАИ. Меня останавливают, заводят в эту будку.

— Все, надо права отбирать.

А у меня с собой в машине были книжечки Гафта с