Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

же приходом – Н. А. начинает «умирать»; голова его сейчас же свешивается набок, глаза сонно полузакрываются, губы бледно улыбаются, а голос делается чуть слышным. Да и правда! Она сейчас же начинает забрасывать его целым градом вопросов, при этом все в таком роде: «Нестор Александрович, вы читали такую-то вещь Жан де Невриля (или что-нибудь в таком роде)»221; «Нестор Александрович, а как вам нравятся Гонкуры?»; «Нестор Александрович, а правда, какая гадость должна быть суконная постановка “Гамлета” у “Художников”?»; «Нестор Александрович, а как вы относитесь к Чехову?» и пр. и пр., без передышки, без перерыва.

В результате – я никогда не имею возможности поговорить с ним о том, что меня интересует.

11/IV. Ура! Я победила Вас, г-жа Мысль222! Отныне полно Вам властвовать надо мной, и теперь уж не я, а Вы моя Antilla223. Так же незаметно и властно, как Вы вселились в лучшую часть моего ума, так же незаметно и властно я прогнала Вас оттуда и отправила на задворки, разрешая изредка, и то не иначе, как по нашему зову, являться потешить нас. Этим подвигом мы доказали, что в нас есть еще, слава Богу, гордость и сила, не вся вышла на борьбу с Вами и прочими Вам подобными одержимостями.

А что, как она ответит мне: «Не хвались еще заранее!..» Ведь шутка ли расстаться с такой мыслью! Ведь скучно и серо будет без нее. А если только я призову ее раз, не придется ли тогда опять «писать пропало», и уж похуже, чем в первый раз?

Эх-ма!

Но Боже, как много мне надо записать! Сколько интересного на каждом шагу, и ничего не успеваешь сделать. За это время я опять немного оживилась и глаза мои раскрылись на то, что происходит вокруг меня.

12/IV. Нет, положительно с каждым днем я убеждаюсь все больше и больше, что я становлюсь человеком совсем (terre à terre224) земным. Все жизненное, видимое и осязаемое захватывает меня, ко всякой же абстракции я остаюсь холодна. Даже природа, которую я люблю ужасно, не всякая способна заставить меня забыться. Если она что-то близкое мне, как, например, луг, лес, поле, где я могу в восторге броситься на землю, дотронуться до дерева, сорвать (да, варварство! согласна) цветок, – душа моя растворяется ей навстречу, я обнимаю ее своими духовными объятьями и в ней растворяюсь вся, счастливая и наслаждающаяся. Если же это морской берег или вдали виднеющиеся горы (последние, впрочем, видала только на картинках), – оно не способно захватить меня. Конечно, я наслаждаюсь тоже, но холодно, больше разумом, чем чувствами, это для меня какая-то прекрасная абстракция, как, например, прекрасная архитектоника «Критики чистого разума»225, а не живая красота.

Вот вчера, например, я пошла под вечер погулять на Неву. Небо было покрыто синими облаками, сквозь которые виднелось кусками синее вечернее небо, и Нева была вся синяя-синяя, удивительно чистого цвета. Противоположный берег более обыкновенного уходил в синюю туманную даль, и только новая церковь (в память моряков226) ярко выделялась белым силуэтом на этом фоне, а золотой купол ее, с точно текущими из-под него холодными струями суздальского орнамента, переливал блестками вечернего освещения. Нева казалась шире, чем всегда, т. к. была пока свободна от барок и по ней не сновали взад и вперед отвратительные каракатицы – шитовские и финляндские пароходишки227. Налево длинной цепью темнели арки пролетов Николаевского моста228, направо – у Нового Адмиралтейства229 – несколько заново выкрашенных судов, впереди которых красовалась щегольская «Полярная звезда»230.

От нашей пристани231 отчалил ялик с двумя пассажирами, и я долго следила, как лодка двигалась наперерез волнам. Потом потащился буксир с огромной баржей.

Вспомнилась милая Волга, мои вечерние прогулки в лодке в одиночку, когда ветер, рябивший воду волнами, уходил на покой и Волга засыпала, слегка дыша тихо и ровно, как спящая красавица, видящая сладкие сны.

Милая Волга! Понимаю, как можно любить ее и всю жизнь мечтать об ней даже тем, кто только раз всего видел ее.

Вспомнив все это теперь, мне страшно захотелось взять ялик и поехать самой, но… у меня не было ни гроша. Кажется, тот человек навеки сделался бы мне другом, кто дал бы в этот момент возможность проехать в лодке.

А яличник между тем благополучно переплыл Неву и возвращался уже назад. Я поскорей ушла от соблазна, вправо по берегу к Горному институту232.

Я была там впервые, и мне очень понравился фронтон здания с колоннами, лестницей, со ступенями, спускающимися вниз во всю ширину его, и двумя бронзовыми группами по сторонам233.

По дороге заглянула в собор на набережной (кажется, какое-то монашеское подворье)234. Там шла служба. Пели два хора, и церковь была ярко освещена.

В первый момент она мне понравилась: посреди сидел на возвышении архиерей (или архимандрит, кто его знает!), от него в два ряда расходились чинно стоящие священники, сзади помещался хор взрослых, на клиросе – хор мальчиков. Царские врата были открыты, и за ними как-то волшебно вырисовывались прозрачные цветные фигуры святых на синих стеклах окон. Подымались клубы дыма, пахло ладаном, мерцали свечи, и все это вместе со звуками хора и мольбами присутствовавших неслось вверх, под своды купола с продолговатыми окнами кругом.

Я люблю иногда на минуту зайти в церковь во время богослужения освежить старые чувства, но уже через несколько минут мне делается скучно. Так было и теперь. Хор стал вдруг довольно безбожно драть уши, архиерей и священники отчаянно загнусавили, живопись на стенах сделалась грубо-лубочной, запах ладана – приторным, а физиономии молельщиков – тупыми и деревянными.

Я вышла. На дворе уже порядочно потемнело, и всюду горели белые электрические фонари235. Небо совсем расчистилось, появился половинный месяц, и Нева стала (сделалась) молочно-голубой, как опал. Трудно сказать, когда была она лучше: час назад или теперь, когда в ней отражались, обрамляя ее кругом, фонари и вся она точно застыла (застыла как зеркало).

Было очень хорошо! Я вполне насладилась прогулкой, но чувство какой-то неудовлетворенности и грусти копошилось где-то глубоко в душе. Собственно, вечерние пейзажи: эта дремлющая и грезящая тишина, – почему-то всегда оставляют его во мне.

А может быть, потому, что мне не удалось покататься в лодке? Тогда я больше слилась бы с природой, больше почувствовала бы себя частью ее, а не сторонним наблюдателем (ее роскоши)?

13/IV. Вчерашний вечер перенес меня на минуту