Пламя свободы. Свет философии в темные времена. 1933–1943 - Вольфрам Айленбергер

заявляет «Мировой совет», который высказывается за всех и поэтому всегда прав.

Текст Рэнд даже в малейших деталях опирается на роман ее земляка Евгения Замятина Мы (1920), который ходил по рукам в Ленинграде в ее студенческие годы. У Рэнд люди тоже носят вместо имен номера, как роботы, коллектив в лице государства вездесущ и богоподобен, все индивидуальные отклонения беспощадно наказываются.

И тут как будто открылся вентиль. Меньше чем за три недели она пишет на берегу Лонг-Айленда новеллу в сто страниц. Сначала герой Рэнд по имени Равенство 7-2521 случайно находит тоннель из давних времен, еще до «Великой революции», и там начинает записывать свои мысли на ворованном пергаменте («Писать такое – грех»)[28]. Вскоре он приступает к экспериментам на лягушках и другой живности, которые помогают ему открыть чудо электричества и даже изобрести электрическую лампочку.

Во время работы подметальщиком он регулярно встречается взглядом с полевой работницей по имени Свобода 5-3000. К освободительному свету познания добавляется свет любви («Мы посмотрели друг другу в глаза и поняли, что нас коснулось дыхание чуда»[29]). Им удается бежать в запретный лес предков. Там они начинают новую жизнь на лоне райской дикой природы, причем путь к их общей свободе достигает кульминации в обретении первого, важнейшего и освобождающего слова в человеческом языке: «Мои руки. Моя душа. Мое небо. Мой лес. Это моя земля. <…> Многие слова открыты мне. Многие из них мудры, другие лживы, но только три святы: я хочу этого»[30].

Революционное возрождение самостоятельного человека разумного в условиях тотального коллективизма заканчивается, как и новелла, словом, «которое не может умереть на земле, потому что оно есть ее сердце, смысл и слава. Это священное слово – EGO»[31].

Работа над мифом

Самоопределение человека на основе «я» и становится благой вестью, входом в райский сад на земле… Вся новелла Рэнд пронизана мотивами из Ветхого Завета и греческих мифов: прорыв к свету иного мира через тоннель-пещеру; дерзкое похищение божественного огня в форме открытия электричества; наконец, в тихом пруду Равенство 7-2521 впервые видит свое лицо. Понятно, почему спасенные в конце новеллы берут себе имена Прометея и Геи.

Верная требованию обязательного принятия себя, Рэнд вплетает в повествование мотивы своей эмигрантской биографии: как и ее герою, на момент бегства из Ленинграда ей было двадцать лет; после успешного отъезда она первым делом изменила свое имя: еще на корабле, идущем из Эстонии в Англию, Алиса Розенбаум решила называть себя Айн Рэнд.

Имя Айн она выбрала, вероятно, из-за восхищения популярной тогда эстонско-финской писательницей Айно Каллас[32], которая в своих романах сочетала политические суждения о свободе с мифологическими мотивами северного фольклора. На вопрос поклонника об истории своего странного имени Рэнд в январе 1937 года ответила так:

Должна признаться, что Айн – и реальное, и придуманное имя. В оригинале это было финское имя, которое пишется по-русски как Айна. Английская фонетическая транскрипция: I-na. Но как его правильно написать по-английски, я не знаю, так что я решила сделать из него Ayn, то есть убрать «а» на конце. Я произношу его как английскую букву I с прибавленным к ней n.[33]

I означает «я», и оно умножено на n: имя, взятое самостоятельно, как жизненное кредо. Рэнд начала работать над собственным мифом о свободе в первый же день после побега, а в новелле Гимн нашла выражение тому, что «является лейтмотивом, целью и главным содержанием моей писательской работы»[34].

К биографическим элементам Гимна относится и то, что Фрэнк О’Коннор и Айн поженились в тот момент, когда в 1931 году должен был окончательно истечь срок действия ее много раз продлеваемой визы в США. Классическая Green Card по любви, которая позволила Рэнд остаться в райском саду свободы.

Небоскребы

С законченной новеллой она возвращается на Манхэттен, где пара с недавних пор проживает с двумя котами в любовно обставленной Фрэнком трехкомнатной квартире в Верхнем Ист-Сайде[55]. К огромному разочарованию Рэнд, ей не удается найти издателя для Гимна. Все театральные проекты, в том числе постановка Мы, живые, тоже терпят крах. Кроме того, ей сообщают, что издательство Macmillan после печати первого тиража по ошибке уничтожило гранки ее первого романа и нового тиража не будет, хотя спрос на книгу спустя полтора года после ее выхода остается огромным. Рэнд невольно подозревает за всем этим заговор «розовой» издательской тусовки Нью-Йорка. Но хотя бы продажа прав на экранизацию Ночи на 16 января избавила ее от финансовых проблем (5000 долларов, что сейчас соответствует примерно 75 000 долларов)[35].

Она по-прежнему не может продвинуться в разработке синопсиса романа. И в то же самое время отношения с «уютным» (Cubbyhole) Фрэнком всё больше удаляются от идеальных представлений Рэнд, несмотря на всю ее привязанность к нему. С практической точки зрения найденный Фрэнком в Нью-Йорке способ существования очень сильно облегчает ей жизнь, но с точки зрения эстетики это огромное разочарование. Казалось, что оркестр ее мечты прекратил играть. Без какого-либо сопротивления и даже тени недовольства Фрэнк принял роль заботливого, но абсолютно неинициативного домохозяина, и к тому же он совершенно не склонен спонтанно осуществлять всё более яркие фантазии Рэнд насчет «овладения <…> подобно дикому зверю»[36]. В череде бытовых хлопот они в основном перекладывали ответственность друг на друга.

Если кто-то или что-то и могло вытащить ее из осеннего уныния, то вряд ли это был ее муж. Фрэнку явно не хватало ведущего мотива, объединяющей темы в жизни, некоего базового, связующего всё и полностью автономного «я хочу» в основе его существования. Совершенно неприемлемая ситуация для Рэнд. Огромный человеческий недостаток.

Она же с ранней юности точно знала, для чего живет в этом мире: она кузнец своего счастья и создательница текстов, показывающих мир таким, каким он должен быть, – а не таким, каков он, к несчастью, есть. То же самое относится и к ее супергерою Говарду Рорку, разница только в том, что он архитектор и находит счастье в возведении зданий, где люди живут и чувствуют себя на своей земле, буквально у себя дома. Подобно богам, они должны идеально сочетать в себе функциональность и форму, которые сливаются в одно: человек как небоскреб.

Взрывная идея

Вернемся к проекту романа. У Рэнд уже было четкое представление об основном конфликте книги. На примере падения и взлета Говарда Рорка нужно показать борьбу между индивидуализмом и коллективизмом в человеческой душе[37]. В 1937–1938 годах ситуацию с сюжетом усложнили политические события в мире. Стало