Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.) - Алексей Александрович Гольденвейзер

табели и списки с именами служащих. В этом деле «советские барышни» и кавалеры проявляли колоссальное рвение. Они высиживали целые ночи напролет, пересматривая груды бумаг и выискивая подлежащие уничтожению фамилии сотрудников.

Одновременно с этим шел спешный раздел всех запасов комслужей, продовольственных секций и т.п.

Учреждения, ведавшие транспортом, — в частности, Губтрамот[129] Совнархоза, — были облечены исключительными полномочиями и стремились осуществить широкие планы увоза из Киева всего того, что большевикам хотелось бы захватить с собой.

Результаты деятельности Трамота были видны на улицах города.

Бесконечное количество подвод, груженных всякими вещами, спускалось по улицам города на Подол, к гавани. Тут были и реквизированные швейные машины, и утварь эвакуируемых учреждений, и кожа, и мешки с солью… Иногда попадалась подвода со щегольскими чемоданами, довольно часто — под­воды с мебелью. Возле гавани, особенно в последние дни, происходил форменный базар: половина свезенных к Днепру вещей попадала не на пароходы, а в руки перекупщиков. Этот специфический вид спекуляции — скупка подлежащих вывозу «казенных» вещей — впервые возник в эти дни; впоследствии он всплывал на поверхность при каждой эвакуации, которых мы пережили ещё немало…

Когда дело начинало уже близиться к развязке, и окончательное оставление Киева ожидалось со дня на день, в нашем городе появился специальный посланец Москвы — Петерс[130]. Ему, по-видимому, было поручено вспрыснуть камфару умиравшей советской власти на Украине. Киев был объявлен «укреплённым районом», и Петерс назначен его комендантом. Его помощником был назначен Лацис.

Будучи не в силах изменить что-либо в военном положении, Петерс и Лацис стали отыгрываться на внутреннем враге. Была объявлена какая-то грозная мобилизация для рытья окопов, участились облавы на дезертиров и проверки документов на улицах. При этом хватали и сажали в Чека по малейшему подозрению и без всякого подозрения.

Таким образом, в подвалах чрезвычайки набрались сотни сидельцев. И над ними была учинена кровавая расправа.

Однажды утром газеты вышли с бесконечно-длинным, столбца в два, списком расстрелянных. Их было, кажется, 127 человек; мотивом расстрела было выставлено враждебное отношение к советской власти и сочувствие добровольцам. В действительности, как выяснилось потом, коллегия чрезвычайки, усиленная Петерсом, решила для острастки произвести массовый расстрел и выбрала по списку заключенных всех, против кого можно было выставить хоть что-нибудь компрометирующее.

Среди 127-ми расстрелянных был Мих. Ник. Добрынин — председатель домового комитета нашего дома. Эти семь месяцев оп по должности присутствовал на всех обысках, арестах, реквизициях. Он держался вполне корректно с большевиками и был вообще очень осторожен. Но в каждом его слове, в самых интонациях его по-великосветскому картавящей речи чувствовалось такое бесконечное презрение к своим собеседникам из Чека или жилотдела, — что он не мог не нажить себе врагов и недоброжелателей в советских кругах. И вот, накануне освобождения Киева, они свели с ним счеты…

Действительное число расстрелянных не ограничивалось опубликованным в газетах списком. В самый последний день перед уходом большевиков в Чека расстреливали уже без всякого учета и контроля. Ужасная судьба постигла одного из жильцов нашего дома — Иос. Сол. Горенштейна. Несчастье его состояло в том, что он выглядел не по летам моложаво. При уличной проверке документов указанный в его паспорте возраст — 53 года — вызвал подозрение. Горенштейн был арестован. Стали за него хлопотать, но из высших чекистских сфер был получен ответ: кто это беспокоится о нем, ведь он сахарозаводчик? Заступники после этого не решались проявлять большой активности в его деле. — В списке расстрелянных Горенштейн не значился, это отчасти успокаивало его семью. Но его все же не освобождали. Наконец, большевики ушли — а узник, домой не вернулся, и среди увезенных заложников его также не было…

Только через несколько дней выяснилась его участь. Люди, жившие в доме напротив Губчека, видели, как за несколько часов до оставления города красноармейцы вывели из помещения Чека нескольких человек, в том числе, одного с длинной бородой и в черных лакированных ботинках с серыми вставками; их повели в дом на Садовой № 5, где производились расстрелы. Через несколько минут из дома вышел красноармеец, державший в руках черные, с серыми вставками, ботинки.

Быть может, эти полюбившиеся солдату ботинки и погубили Горенштейна…

V. Добровольцы

(сентябрь — ноябрь 1919 года)

Деникин или Петлюра? — Печальные реликвии. — Начало юдофобской травли. — Под знаком восстановления. — Адвокатура и бывшие советские служащие. — День 1 октября 1919 г. — Погром. — «Пытка страхом». — Разочарование и упадок. — Политические ошибки и военные неудачи. Деморализация. — Киевские настроения в октябре и ноябре. — Паническая эвакуация 28 ноября. — Ночь на вокзале. — «В третий и последний раз».

По направлению к Киеву продвигались одновременно две противобольшевистские армии — с востока добровольцы, с запада Петлюра с галичанами. Было неясно, кто из них займёт город, и каковы их взаимоотношения.

Наши Киевские всезнайки — а таковых много в каждом городе — утверждали, что, как само собою разумеется, между Петлюрой и добровольцами есть соглашение, чуть ли ни санкционированное Антантой. Приводили и детали этого соглашения… Любопытно, что дилетантизм в политических суждениях часто приводит к чрезмерной рационализации всего происходящего: для всезнаек причина всяких переворотов, завоеваний и т.д. есть всегда чье-то тайное веление, тайное соглашение и т.п. Только простаки, по их глубокому убеждению, могут уделять в современной истории место и для случайности, и для бессознательных стихийных процессов…

В данном случае, вопреки всякой очевидности, оказались правы именно простаки. Добровольцы и петлюровцы шли навстречу друг другу не только без всякого соглашения между собой, но даже с определённо враждебными намерениями. И те, и другие стремились захватить Киев. Особенно добивались этого петлюровцы, которые, в сущности, шли почти без боя, следуя за эвакуирующими правобережную Украину красноармейскими частями.

Украинцам и удалось перехватить на один день наш город. Утром 31 августа 1919 года, после довольно тревожной ночи, со снарядами и пожарами, мы застали на Городской Думе желто-голубое знамя и увидели на Думской площади хорошо одетых и имеющих европейский вид галицийских солдат. Неизменный Е.П.Рябцов, уже вступивший в исполнение обязанностей городского головы, вел переговоры с галицийским начальством. В тот же день с утра стали появляться в городе пришедшие из-за Днепра патрули добровольцев.

Население встречало тех и других с энтузиазмом. Но было непонятно, кем же, собственно говоря, Киев занят и что будет дальше.

В середине дня в город вступил значительный конный отряд добровольцев во главе с генералом Бредовым. В первый же час его пребывания