Московский Монмартр. Жизнь вокруг городка художников на Верхней Масловке. Творческие будни создателей пролетарского искусства - Татьяна Васильевна Хвостенко

Вениамин Степанович мечтал сделать детей настоящими художниками и дать им высшее художественное образование, которого не смог получить сам. Хотя бы раз в неделю он водил детей в Румянцевский музей или в Третьяковку. Шли пешком через весь город – денег на извозчика не было.

Мой дед дружил с Дмитрием Кориным – отцом Павла Корина, они оба были иконописцами. Вскоре после того, как Вениамин открыл в Москве небольшую иконописную мастерскую у Рогожской заставы, он встретил Дмитрия Корина, который посетовал, что не знает, куда пристроить Павла, подававшего большие надежды в рисовании. Вениамин предложил другу помощь: его старший сын Александр, ровесник Павла, тоже хорошо рисует, а вдвоем им будет веселей. Вскоре семья Кориных прислала к Вениамину Степановичу Павла для ученья и работы; он долго прожил в семье Хвостенко.

Павел стал подмастерьем и делал все: левкасил доски, золотил, делал копии, писал шрифт. В подмастерьях работали и два сына Вениамина Степановича, Александр и Василий. Иконописная мастерская давала небольшой доход, на который существовала вся большая семья.

Павел Корин очень подружился с Александром. Молодые люди писали пейзажи и интерьеры, делали копии с литографий, изучали великих мастеров по книгам, которые покупал Вениамин Степанович.

Будучи старообрядцем, Хвостенко каждую субботу и воскресенье водил свое семейство в старообрядческую церковь.

По окончании городской школы старший брат Александр и Павел Корин поступили в 1907 году в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, второе в России высшее учебное заведение, готовившее художников-профессионалов. Там они познакомились с Борисом Иогансоном, Георгием Неродой, Андреем Худяковым и Михаилом Черемных, и всю жизнь они потом дружили. Александр жил на Украине, но, когда приезжал в Москву, то везде был желанным гостем – в домах Корина и Иогансона, Черемных и Нероды.

Василий с братом Александром тоже всегда были очень дружны. Они вместе ездили в Кузьминки, удили рыбу, даже охотились вместе. Раз, а иногда и два в неделю бывали за городом на этюдах. Их любимыми местами долго оставались берега Москвы-реки. Очень часто писали и рисовали Симонов монастырь, Калитники, Кремль, храм Василия Блаженного. Каждую неделю бывали в Третьяковской галерее. С Нижегородской конка шла до Ильинки, через Таганку, Яузские ворота на Варварку, а там цепляли прицеп, так как приходилось подниматься в гору. Вверху конка стоила 3 копейки, внизу – 5 копеек. Когда денег на проезд не было, ходили пешком, часто босиком за неимением ботинок. Все сторожа их знали: «А, вон и наши голодранцы пришли».

Училище живописи, ваяния и зодчества

Трудолюбие старшего Александра и Павла Корина, фанатичная преданность их искусству оказали большое влияние на Василия Хвостенко. Он совершенствовался в иконописи, готовился к поступлению в училище и, вслед за Александром, в 1912 году поступил на общеобразовательный курс.

В первом классе ученики получали основы профессионального мастерства. Рисовали главным образом орнаменты и маски, преимущественно античные. Рисунок – тональный, при этом надо было передать материал и цвет предмета. Первыми преподавателями Василия стали Касаткин и Милорадович, натуры противоположные: небольшого роста, с бородкой клинышком, в толстовке, подпоясанный ремешком, волевой, немного деспотичный Касаткин и необыкновенно мягкий, благообразный, с красивыми добрыми глазами Милорадович.

Любовь к Милорадовичу сохранил Василий на всю жизнь. Много позже, в годы Великой Отечественной войны, он встретил своего учителя на даче в деревне Черкизово; тот был уже глубоким стариком. Они провели несколько дней вместе, вспоминая училище, его преподавателей. Милорадович с грустью говорил, что из их дружной семьи он остался почти один. Любимый всеми Константин Коровин умер от сердечного приступа на улице в Париже, и Милорадович очень сожалел, что он не остался в России, где его жизнь могла бы сложиться совершенно по-иному.

Василий Хвостенко сразу выделился среди учеников, почти всегда получая первую категорию за рисунок. Но первую категорию получало несколько человек, и надо было еще занять среди них первое место, поскольку за успехи в рисовании давали карточку на обеды на целый месяц. Стоила она 5 рублей.

В Училище живописи наряду с состоятельными учениками занимались и бедняки, такие, как Василий Хвостенко, семьи которых жили впроголодь. Одна карточка стоила 4 копейки. Ученики шли на хитрость, подрисовывали единицу, и получалось 14 копеек – уже можно было вдоволь наесться. Хлеб давался даром, а гарнир из свеклы, моркови и картошки стоил 8 копеек. Но бывало, что номер не проходил, и тогда Василий с друзьями проделывали следующее: заведующий столовой Каретников отмечал на карточке полученные обеды карандашом, и стоило ему отвернуться, как кто-либо из учеников стирал резинкой карандашную отметку – обед можно было получить еще раз. Впоследствии Василий часто вспоминал студенческую столовую и удивлялся, как она не прогорела на такой карточной системе.

Общительный и веселый, Вася Хвостенко был заводилой в ученических проказах. Однажды по дороге в класс затеяли «похороны». «Покойник», изображаемый Василием, лежал под полотенцем, несли его Худяков и Федорченко, певшие «Отче наш», а сзади топали остальные. На шум прибежал надзиратель Николай Георгиевич, по прозвищу Кикимора. Он схватил «усопшего» за шиворот и закричал: «Хвостенко! Как ваша фамилия?» – чем вызвал всеобщий хохот.

Классы, где проходили экзамены, имели по две двери: Василий с Федорченко брали большой колокол, в который звонили на перемену, и начинали трезвонить за одной из дверей. Учитель выбегал из класса, а в это время в другую дверь бросали шпаргалки. В третьем классе, на уроке Закона Божьего, который вел степенный батюшка, Василий перевернул икону и нарисовал на ней черта. Когда встали на молитву, батюшка это обнаружил, прибежал инспектор Гиацинтов. На этот раз проказник отделался выговором. Но проделки на уроке Закона Божьего не прекратились. Как-то под столом подвесили устройство, внутрь которого заложили пистон. Когда после молитвы батюшка подошел к столу, раздался «выстрел». Начался скандал, который продолжался целый урок, а этого только ученики и добивались.

После занятий Василий со своими друзьями Андреем Худяковым и Мишей Черемных подрабатывали росписью деревянной посуды и игрушек. Расписывали коней, красных девиц, ковши, ладьи с птичьими головами. Любовь к русской сказке, к русскому орнаменту Хвостенко пронес через всю жизнь.

В свободные вечера ученики ходили по очереди в Императорский Большой театр по контрамаркам Константина Коровина (Коровин ставил в Большом декорации). Особенно любили слушать Шаляпина. Федор Иванович дружил с Коровиным. Когда контрамарок на всех желающих не хватало, посылали депутатов к Шаляпину. Один из таких депутатов, Михаил Кузнецов-Волжский, рассказывал потом, что, когда он обратился к Шаляпину с просьбой в присутствии Коровина, Федор Иванович сказал: «Костя, пускай идут в мою ложу».

В классе Коровин иногда подходил к кому-либо из учеников и начинал поправлять его работу. Он писал подолгу, без перерыва, и фактически переписывал работу заново. Так было в случае с одним из учеников – Клуцисом. Когда Константин Алексеевич подошел к нему и попросил надавить побольше красок на палитру, все ученики побросали