Кузьма Минин на фоне Смутного времени - Валерий Перхавко

обещано пожалование в виде вотчины и поместья, а также 100 рублей, и через день Андронов был пойман крестьянами и казаками в семи верстах от Москвы, на Яузе, между Гжельской дорогой и Стромынкой{572}. В поручные записи русских людей с весны 1613 г. стали включать обязательство не общаться и не переписываться с ним. Так, ручаясь за попа Ивана Софонова, Замятия Жданов Селиверстов с товарищами обязались «с изменником Федькою Андроновым грамотки и словесно не зсылатца»{573}.

В архиве Посольского приказа хранился «столпик, сыскное дело про Федьку Андронова, как он сидел на Москве у князя Федора Волконского за приставом во 121 (1613) — м году, и как от князя Федора бегал, и как сыскан…». Там же имелись «роспись и сыск про государеву казну Федьки Андронова, что посылано х королю в Литву и на Москве литовским людям давано… как ево роспрашивали казначей Микифор Траханиотов да дьяки Миколай Новокщенов да Офонасей Овдоки-мов». Была составлена также «роспись государеве казне, писана по скаске Федьки Андронова, что послано под Смоленеск х королю и х королеве, и что паны имали себе на Москве».

Казначей Н. Траханиотов, дьяки А. Евдокимов и Н. Новок-шенов допрашивали Андронова, добиваясь от него информации о царской казне, при допросах применялись пытки{574}. Следствие по этому делу продолжалось и через восемь лет после казни Андронова: в сентябре 1622 г. о судьбе драгоценностей из государевой казни допрашивали, уже не в первый раз, Пятунку Михайлова, его двоюродного брата и торгового приказчика. Если верить путаным и, очевидно, не вполне искренним показаниям Михайлова, Андронов перед 1609 г. взял у него 600 рублей и не вернул деньги{575}.

В документах, исходивших из правительства Михаила Федоровича, Андронова презрительно именовали в уменьшительной форме Федькой, отрицая за ним право на чин думного дворянина. Лишь епископ Арсений в мемуарах, написанных в 1619 г., один раз указал Ф. Андронова с отчеством{576}. Московский гонец Д. Оладьин, отправленный в марте 1613 г. в Польшу, получил инструкции, в которых при перечислении русских изменников значился «гостиные сотни торговой детина Федька Ондронов»{577}.

На переговорах с польской делегацией на пограничье двух государств в 1615 г. русские дипломаты, ссылаясь на действия короля Сигизмунда III осенью 1610 г., напоминали: «…Прислали… в казначеи кожевника детину Фетку Ондронова, в думные дьяки овчинника Степана Соловецкого да замошника Баженка да суконника Кирилка, Васку Юрьева поповича и иных таких же простых худых людей». В ответ один из польских представителей, Ян Гридич, отстаивая притязания королевича Владислава на российский престол, укорял русских послов: «Часто вы говорите о Федоре Андронове, что человеку гостиной сотни непригоже было казенным урядником быть; но это случилось по утверждению ваших же больших людей, что и при прежних государях такие у таких дел бывали. Да и теперь у вас не лучше Андронова Кузьма Минин, мясник из Нижнего Новгорода, казначей и большой правитель, всеми вами владеет, и другие такие же многие по приказам у дел сидят»{578}. Действительно, Минин и Андронов происходили из одной торговой прослойки среднего достатка, только имя первого стало символом народного патриотизма, а второй снискал недобрую славу изменника. «Если бы судьба привела Ф. Андронова в ряды второго ополчения, — пишет Д. А. Ляпин, — можно только гадать об объемах той пользы, которую мог он принести для спасения страны»{579}. Но история, как мы знаем, сослагательного наклонения не имеет.

Проводя политику социально-политического компромисса, правительство Михаила Федоровича не напоминало о сотрудничестве с иноземными интервентами членов Семибоярщины, но простолюдина, занявшего слишком высокое место в чиновной иерархии, жестоко покарало. В ноябре 1614 г. государь повелел казнить И. М. Заруцкого, несчастного воренка — сына Марины Мнишек и Лжедмитрия II, «да с ними Фетьку Андроново, которой на Москве воровал всех болыпи, а был купецково чину» (свидетельство Пискаревского летописца){580}.

Вместо одной (максимум двух ступенек) Андронов в 1609–1610 гг. перешагнул в российской иерархии чинов гораздо бблыиую дистанцию. После Смуты такие социально-иерархические скачки стали невозможными. Самое большее, на что отныне могли претендовать выходцы из купеческой среды, — это чин думного дьяка.

Еще одним думным дворянином еще при Лжедмитрии I стал Григорий Иванович Микулин, также человек авантюрного плана, начинавший как опричник{581}. Его отцу Ивану Васильевичу принадлежало поместье в Ярославском уезде{582}. Сам Микулин впервые упоминается как поддатень (помощник) рынды у царевича Ивана Ивановича в походе опричного войска на Новгород Великий зимой 1570 г. В последующие два года он по-прежнему участвует в царских походах в свите царевича: к Серпухову в качестве третьего помощника бывшего рындой князя Ивана Кельмамаевича (1571 г.), к Новгороду Великому против шведов (1572 г.). В 1588–1589 гг. Микулин числился вяземским выборным дворянином, в 1590 г. участвовал в походе против Швеции, в следующем году он уже голова у черемис и мордвы. Затем судьба забрасывает его в далекую Сибирь: в 1595 г. он был вторым воеводой в Пелыме, в 1596 г. — назначен головой Березова. На следующий год его возвращают в Москву{583}.

Непонятно, почему именно на него пал выбор при назначении посла в Англию в 1600 г. Об отправке Г. И. Микулина послом в Англию «для возобновления дружбы с королевой» кратко упоминает Исаак Масса{584}. В историографии отмечается природная смекалка и отстаивание достоинства своего государя Микулиным во время приемов у королевы и лондонского лорда-мэра{585}. В Лондоне Микулин побывал на представлении театра Шекспира. В Государственном историческом музее хранится портрет Микулина, принадлежащий кисти английского художника. На нем русский посол изображен безбородым, с небольшими усами татарского типа, одетым в кафтан с шитьем из жемчуга и драгоценных камней и шапку, украшенную мехом; у него сухощавое лицо, темные и спокойные глаза. По мнению знаменитого русского юриста Ф. Ф. Мартенса, Борис Годунов, которому Елизавета Тюдор предложила женить сына на знатной англичанке, остался «чрезвычайно доволен исходом посольства Микулина, равно как и объяснениями, данными королевой насчет ее отношений к султану и королю Сигизмунду»{586}. Благодаря этому англичане получили от него в 1602 г. новую грамоту на беспошлинную торговлю в России. В том же году Микулин получил письмо от английского придворного Эдварда Хоби, обращавшегося к нему так: «Мой честнейший и дорогой друг Григорий Иванович Микулин»{587}.

Информация о Микулине имеется в записках иностранцев, посетивших Россию в начале XVII в.{588} В 1604 г. Микулин был головой в Орле. Затем перешел на сторону Лжедмитрия I и, по выражению Исаака Массы, стал его ближайшим советником{589}. Весной 1606 г. он лично расправлялся со стрельцами, пытавшимися устроить заговор против самозванца: как