Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

тщательно взвесила все за и против. Для неё он был всего лишь очередным (пусть самым горячим) любовником, и в брак с ним она решилась вступить по расчёту. «Ей нужен был мужчина, на сильную руку которого она могла бы опереться, — читаем о ней у Гертруды Кирхейзен. — На Барраса нельзя было особенно рассчитывать. Он любил перемену впечатлений. А что тогда стало бы с ней и с её детьми? Она была уже не первой молодости: любовников могла найти сколько угодно, но такого мужчину, который сделал бы её своей законной женой, она могла не каждый день найти на улице»[409].

В тот момент Жозефина, разумеется, учитывала, что генерал Буонапарте — герой Тулона и Вандемьера — уже известный в стране военачальник, и могла предполагать, что его ждёт ещё более светлое будущее. Не зря ей так запомнилось сказанное о Наполеоне её знакомым грандом Л.Ф. де Сегюром: «Этот маленький генерал, похоже, станет большим человеком»[410].

Зато Наполеон стремился к женитьбе на Жозефине только потому, что любил её: в этом не было никаких расчётов, исключительно любовная страсть с мыслью, что без этой женщины нет для него на Земле счастья. Порицатели Наполеона с тех пор утверждали, что он женился на виконтессе Богарне из расчёта «получить через неё от Барраса командование Итальянской армией» (странно, что в наше время то же утверждает Ж. Тюлар[411]). Полемизируя с ними, Гертруда Кирхейзен обоснованно ссылалась на сохранившиеся письма Наполеона. Среди них есть и такое — в ответ на высказанное Жозефиной сомнение в его чувствах: «Итак, вы могли подумать, что я люблю вас не ради вас самой? Так ради чего же, скажите? <…> И как могла такая низменная мысль найти доступ в такую чистую душу?»[412]

После 13 вандемьера Наполеон уже сам по себе значил так много, что не нуждался в покровительстве Барраса. И вовсе не Баррас, как иногда пишут, а другой член Директории, ведавший военными делами, «организатор победы» Лазар Карно назвал именно Наполеона, когда встал вопрос о том, кем заменить на посту главкома Итальянской армией запросившегося в отставку Б. Шерера. Остальные директора просто согласились с Карно, «потому что никто из более важных и известных генералов этого назначения очень и не домогался»[413].

Итак, Наполеон предложил Жозефине вступить с ним в брак. Она какое-то время раздумывала. Её адвокат Рагидо был озадачен: «Что вы делаете?! У этого генерала ничего за душой — только плащ да шпага!»[414] Но Жозефина в тот момент, должно быть, вспомнила, с какой верой в себя говорил ей Наполеон: «Эти директора думают, что я нуждаюсь в их защите? Когда-нибудь они сами будут почитать себя счастливыми под моей защитой. Я добьюсь всего своей шпагой!»[415]

Обряд гражданского бракосочетания Наполеона Буонапарте и Жозефины де Богарне был оформлен вечером 9 марта 1796 г. в ратуше 2-го Парижского округа (бывшем дворце маркизов де Галле де Мондрагон) по адресу: улица д Антенн, особняк № 3[416]. Брачное свидетельство Наполеон в последний раз подписал как «Буонапарте»[417] — далее он будет называть себя Бонапартом, чтобы его солдаты в Италии не говорили, будто ими командует «какой-то итальянец». А с возрастом молодожёнов в этом свидетельстве была проделана грациозная манипуляция: невеста «омолодила» себя на четыре года, записав, что она родилась 23 июня 1767 г., а жених, напротив, «состарился» на полтора года, обозначив датой своего рождения 5 января 1768 г. Таким образом, они были записаны почти как ровесники — шестилетняя разница в возрасте (не в пользу невесты!) стала минимальной[418].

Наполеон не пожалел денег на свадебные подарки жене — дорогое обручальное кольцо и дивно красивый медальон с пафосной гравировкой: «Женщине моей судьбы»[419].

Свидетелями на свадьбе со стороны жениха были двое главарей 9 термидора (можно сказать, убийц столь любимого ранее Наполеоном Огюстена Робеспьера) Поль Франсуа Баррас и Жан Ламбер Тальен — факт весьма показательный для изменений, происходивших за минувшие два года порядков и нравов в стране, а главное — убеждений самого Наполеона.

Счастье первой брачной ночи с его dolce amore отравил Наполеону Фортюне. Так (т.е. «счастливый, удачливый») звали мопса, комнатную собачку Жозефины. Фортюне был с Жозефиной в тюрьме, доставлял в своём ошейнике её записки друзьям и в награду за это возымел привилегию разделять спальное ложе Жозефины. С тех пор мопс всегда спал в одной постели с хозяйкой и не захотел уступить своего места будущему императору Франции. Спустя какое-то время Наполеон рассказывал своему другу, писателю А.В. Арно, указывая на Фортюне: «Полюбуйтесь, пожалуйста, на этого господина. Он занимал постель мадам, когда я на ней женился. И мне было сказано коротко и ясно, что либо я должен спать в другом месте, либо помириться с ним. Это было не очень-то приятно. Приходилось или покориться, или отступить. И вот он оказался неуступчивее меня». Действительно, Фортюне в ту первую ночь даже укусил Наполеона за ногу. Но Наполеон стоически переносил такое неудобство, ибо так хотела Жозефина, а со временем он даже примирился с мопсом, о чём свидетельствует его письмо к жене от 17 июля 1796 г. с такими словами: «Шлю миллионы поцелуев тебе, а также и Фортюне, хоть он и гадкий!»[420]

Медовый месяц у супружеской четы Буонапарте не продлился и трёх полных дней. За это время Наполеон успел привязаться к детям Жозефины. Евгений, вернувшийся из Шербурской армии, где он недолго служил в качестве «адъютанта-ученика» под начальством Л. Гоша, теперь получал дополнительное образование в «Ирландском колледже» Патрика Мак-Дермота. Гортензия же воспитывалась в элитном пансионе Жанны Луизы Компан (бывшей статс-дамы при королеве Марии-Антуанетте) в г. Сен-Жермен недалеко от Парижа. Собственно, к Евгению Наполеон проникся отеческим чувством ещё при первой встрече с ним, когда тот выпросил у него саблю отца. Теперь, на следующий день после свадьбы, он отправился вместе с Жозефиной навестить Гортензию и был очень ласков с нею, хотя она, тогда ещё 13-летняя девочка, «поглядывала на отчима без нежности и восхищения», с ревнивым холодком[421].

Мог Наполеон, если бы не был ослеплён любовью, увидеть за три дня после свадьбы, сколь расточительна его dolce amore (даже близкие друзья называли её «мотовкой»). К моменту женитьбы она была вся в долгах, но либо не успела, либо просто не захотела признаться в этом мужу, а ему тогда и в голову не приходило уличить и упрекнуть её в чём бы