Неизвестный Тарковский. Сталкер мирового кино - Ярослав Александрович Ярополов

Сталкер у Тарковского – человек, который, подобно нищему священнику Назарину из фильма Бунюэля, становится добровольным проводником по такому вот крестному пути, он водит заблудшие души по Зоне дорогой самопознания, даже не зная о конечном итоге. Не зная, но веря. Впрочем, теперь этот итог перед ним: ни один из его теперешних ведомых решительно не хочет переступить порог комнаты, где исполняются заветные желания, потому что желания эти наверняка мелки, эгоистичны, низки.

Они уходят от чуда, уклоняются от него – и возвращаются из Зоны такими же, какими сюда пришли. Они не достойны «страстей», потому что они, как это сказано в Новом Завете, «не холодны и не горячи», хуже чего для человека быть не может…

Не в «Сталкере» ли тихо поднимается тема двух последних картин Тарковского – «Ностальгии» и «Жертвоприношения», – где во весь свой грозный рост встает тема душевного омертвения? Этой вот ностальгии по собственной утраченной душе, тоскливого страха перед пустотой собственной жизни с утраченной верой, с потерянной надеждой, с этим усильем воскресения?

Андрей Тарковский был поэтом кино. Нет, не «представителем направления поэтического кинематографа», а именно поэтом, во всем киноискусстве если не единственным, то редкостным.

Признак истинного поэта – цельность. И творчество Андрея Тарковского – это непрерывность развития некоего природного, изначального зерна, его потаенное набухание, прорастание, шевеление ищущих корней, прорыв первого ростка, его крепнущий ствол, его листья, его поднимающаяся к небу крона.

«Древо» Андрея Тарковского, подобно живому дереву, органично, односоставно: самое «вещество» всех его произведений – едино.

Его фильмы – от «Иванова детства» и до «Жертвоприношения», все семь, – есть ветвящееся, но целокупное высказывание о муке немоты, о необходимости обретения Слова, о взыскании и обретении истины, о бессмертной человеческой душе.

«У меня пристрастие – рассматривать героев в момент их кризиса, душевного перелома. Но в итоге видеть человека победившего или по крайней мере не сломленного. Несмотря на кризис», – так говорил Тарковский сразу после своего «Сталкера».

И вот они, герои «Ностальгии» и «Жертвоприношения», из которых один умирает, а второго увозят в психиатрическую клинику. Какие же они победители?

Но финал «Ностальгии» – это возвращение русского писателя Андрея Горчакова к себе домой. К этому холмистому куску родины, где звучит тихая песня, где неслышно падает легкий снег, где совсем рядом они – родные.

Но финал «Жертвоприношения» – это мальчик, который станет поливать сухое дерево, и оно непременно оживет, это посвящение-завещание «сыну моему Андрюше».

Фильмы Тарковского всегда завершаются аккордом некой гармонии, нотой надежды, просветленным возвращением к тому, что кажется утраченным навсегда.

«Ностальгия» и «Жертвоприношение» вписаны в современность, в реальность другого, за нашими границами находящегося мира – это Италия и какой-то островок в Северном море. Это современная Европа со старыми камнями ее культуры, с ее комфортом, с напряженным тонусом ее идейных и политических борений. С человеком, надорванным безверием и ужасом перед атомным Апокалипсисом. «Уюта нет. Покоя нет», а есть обнаженность нервов, усталость от самого себя, одиночество, скрежещущая сложность контактов с другими.

Ностальгия Горчакова – это нечто большее, нежели просто тоска по родине. К слову сказать, этот человек – не изгой, не эмигрант, он здесь в творческой командировке, идет по следу некогда жившего тут крепостного музыканта Сосновского. Он может вернуться, как только захочет, – и намерен вернуться.

Но страдающий герой весь одержим тем, что поэт назвал «усильем воскресенья», вот почему он с такой сосредоточенной настойчивостью совершает снова и снова свой странный ритуал – несет свечу от края до края спущенного бассейна. Он на третий, а может быть, на четвертый раз донесет ее не потухшей – и сникнет, захлебнется последним вздохом, но донесет, не даст свече погаснуть. Дойдет до конца, но вернется к своему началу, имя которому родина, детство, мать.

Александр, герой «Жертвоприношения», тоже осуществит свой ритуал – спокойно, несуетно подготовит к поджогу красивый большой дом, отдаст его как жертву, которая должна спасти от атомного пожара мир. Он безумен? И да, и нет, потому что преодоление истерзавшего его ужаса – некий поступок, приносящий освобождение. Он уйдет, оставив сына, который преодолеет свою немоту, скажет «в начале было Слово» и будет поливать то самое сухое дерево, которому должно зазеленеть.

Горчаков в «Ностальгии» все несет и несет свою свечу – а на площади, у подножия древней конной статуи императора Марка Аврелия, старый Доменико, прокричав равнодушной толпе свои предупреждения-пророчества, призыв к единению (за кадром звучит финал Девятой симфонии Бетховена, могучий хор «Обнимитесь, миллионы!»), обливает себя из канистры бензином и вспыхивает, как факел. Жертвоприношение? И здесь оно.

Это Доменико первым все пытался и пытался пронести свою горящую свечу через бассейн, веря, что она не погаснет и пообещает некое чудо – но она гасла. И он устал. И его назвали сумасшедшим какие-то старые богатые синьоры, надеющиеся, что купание в священной воде принесет им долгую жизнь. Это он посвятил Андрея в свою веру, чтобы самому уйти в пламя.

Александр из «Жертвоприношения» встречает праздник дня своего рождения в кажущемся благополучии, среди близких и друзей, рядом с поздним и таким возлюбленным сыном. Но наступает миг, когда сюда, на тихий остров, в благополучный на первый взгляд дом, доносится эхо некой огромной общей беды – гул самолетов, мертвое молчание в телефоне, странные сообщения по радио, которое внезапно перестает работать. Неужели свершилось то, что годами томило ожиданием? Неужели пришел конец всему?

Олег Янковский в фильме «Ностальгия»

Утро – оживает телефон, обыденно бормочет радио – приносит успокоение всем, но не Александру. Он пережил странную ночь, полную мук; в мире сонных видений он, как усталый ребенок, нашел покой рядом с юной колдуньей, в которую обратилась его тихая служанка Мария. Но этим же утром Александр принимает решение.

Странные люди, странные поступки? Да, но всякий раз за ними – нестерпимая мука от причастности к бедам всего нашего мира, желание хоть что-то в нем и в себе изменить, преодолев отчуждение от самого себя.

Говорят, что последний фильм Андрея Тарковского несет на себе печать ухода художника в какую-то иную сторону, что на него властно повлияло творчество Ингмара Бергмана – недаром говорилось: с Тарковским работали испытанные сотрудники шведского режиссера.

Истинное прощание Мастера с родиной, с жизнью – в «Ностальгии», а здесь, в «Жертвоприношении», он еще, по слову Пушкина, предполагает жить на другой земле, с чужими для него людьми, преодолевая ностальгию – нет, не такую, как у его героя,