Миры Пак Чханука. Откровенный портрет Пак Чханука, созданный им самим - Пак Чханук

(«Дай же мне наконец отдохнуть!»), и тихое причитание («Где же носит мужа?»), и возвращение в собственное детство. Порой это трудовая песня[48], под которую мать засыпает раньше младенца. Но прежде всего колыбельная – это парный танец, сотканный из ритмичного покачивания колыбели и мягких похлопываний малыша по попке. Каждая мать и бабушка знает: пока не пройдешь этап принуждения ко сну и не достигнешь момента общего покоя, младенец ни за что не заснет. Так колыбельная становится песней о самых слабых, спетой самыми слабыми ради самых слабых.

На самом деле этот альбом был создан не столько для самого Саваля, сколько для его жены, Монтсеррат Фигерас[49]. Ее голос, мягко струящийся под аккомпанемент мужа, настолько теплый, что хочется верить: если бы Дева Мария пела, то ее голос звучал бы именно так. Композиция «Марета», исполненная вместе с дочерью Арианной[50], которая также является арфисткой, трогает до глубины души, так, что невозможно удержать слезы. Дорогие читатели, не жалуйтесь, что сложно найти этот альбом, – я обязательно включу эту песню в саундтрек к своему следующему фильму[51]. И кстати, не нужно стесняться плакать в многолюдном кинозале, ведь это, в конце концов, колыбельная.

Изгнание | 추방

За последние несколько лет выходит столько компакт-дисков с премьерами и новыми интерпретациями старинной музыки, что уследить за всем просто невозможно. Порой я ощущаю настоящий стресс: как найти время, чтобы внимательно все это послушать? Особенно благодаря записям, которые Джорди Саваль и его ансамбль старинной музыки Hespèrion XXI без устали выпускали под новым испанским лейблом Alia Vox, весь прошлый год ощущался насыщенным до предела. Среди многих шедевров мне хочется выделить один альбом, а именно Diaspora Sefardi. Название состоит из двух слов: «Diaspora»[52] – изгнание и скитания евреев, и «Sefardi»[53] – сефарды, евреи, проживавшие на территории Испании и Португалии. Это музыка тех, кто вынужден был покинуть родину и скитаться на чужбине. По сути, данный альбом является средневековоймузыкой мира, которую потомки католиков, тех самых, что изгнали евреев, сегодня исполняют с некоторым чувством вины.

В 1492 году Иберийский полуостров переживал бурные потрясения. Супруги Изабелла Кастильская и Фернандо Арагонский, одержав величайшую победу – полное изгнание арабских сил, господствовавших в этом регионе более 700 лет, – не только отправили Христофора Колумба в Новый Свет, но также издали королевский указ, предписывавший изгнание всех евреев из Испании. Когда пала Альгамбра, Колумб находился там же, в Гранаде. В день, когда его флот отправился в Индию, порт был переполнен судами, увозившими изгнанных евреев. Эпоха смешения культур, терпимости и сосуществования подошла к концу. Золотой век христианства стал одновременно веком преследования и подавления иноверцев. Большинство евреев, за исключением тех, кто принял христианство, бежали в Северную Африку, Португалию, Италию, Францию, на Балканы и даже в Индию.

Что же стало с их культурой? Представьте ребенка, рожденного от еврейской матери и испанского отца, вскормленного арабской кормилицей и выросшего в Боснии. В нем сплелись как минимум четыре чуждые друг другу традиции, образовав нечто, что не является ни одной из них в отдельности, но в то же время воплощает их все.

Открыв для себя эту музыку, я подумал, что это судьбоносная встреча, а все из-за романа Салмана Рушди «Прощальный вздох мавра», который я недавно прочитал. Ведь и сам Рушди – писатель диаспоры, изгнанник, скитавшийся по миру, впитавший в себя влияние различных культур. Я был буквально одержим этой книгой, везде носил ее с собой и читал в перерывах между съемками при любом удобном случае. И представьте себе: один из предков главного героя оказывается евреем, изгнанным в Индию во времена Альгамбры. Боабдиль[54], последний арабский правитель Испании, изгнанный и вынужденный оставить сказочную Альгамбру, прожил несколько лет с еврейской женщиной, которая также стала жертвой изгнания. В конце концов она покинула его, уехала в Индию и там родила ребенка.

Музыка в этом альбоме принадлежит скорее к наследию сефардов, перебравшихся в Восточную Европу, но какое же волнение я испытал, услышав ее всего месяц спустя после прочтения книги Рушди! Эти мелодии сентиментальны до безобразия, но разве это не вполне простительно для музыки без конкретного автора? Я был так потрясен, что всюду носил с собой плеер и слушал ее даже во время съемок.

Удивительным образом период работы над музыкой для «Объединенной зоны безопасности» совпал с воссоединением семей 15 августа[55]. Образ этих людей, рыдающих в объятиях друг друга, долго не покидал меня. Вероятно, использование в этом фильме музыки людей, вынужденно покинувших родину, было закономерным. Я попробовал наложить ее на сцену, в которой Ли Бёнхон и Сон Канхо обмениваются письмами, а также на сцену, где Ли Бёнхон и Ким Тхэу наблюдают за камышовым полем, охваченным огнем, – оба оказались удачными решениями. Это была инструментальная миниатюра, записанная в Сараеве. Музыку исполняют лишь два инструмента – флейта и ударные. Обе сцены – о тоске по другому человеку, поэтому этот музыкальный диалог оказался более чем уместным[56].

После завершения съемок мы с семьей отправились в Испанию. В Толедо, где предок главного героя романа Рушди когда-то был оружейником, до сих пор сохранилась синагога – святилище иудеев. Под высокими сводами синагоги мне мерещилась эта музыка. В Альгамбре, в тех самых покоях, которые, по легенде, Боабдиль покидал в слезах, мы все также были погружены в эту печальную музыку.

Ждущий Том | 기다리는 톰

Том Уэйтс (Tom Waits)[57] – получается, ждущий Том, но разве он кого-то ждет? На мой взгляд, этот Том лишен всякой надежды. Мало того что никакой надежды, его тексты, музыка и тембр полны отчаяния. Но помимо этого он обладает потрясающим чувством юмора, и именно за это я его очень люблю. Это человек, который начинал с простого фолка в духе Боба Дилана, а теперь исполняет странную музыку, охватывающую джаз, фолк, рок, авангард и этнику – сложно отнести все это к какому-то одному жанру. Он также является актером театра и кино, театральным режиссером, музыкальным продюсером для кино. Он дружит с Джимом Джармушем, Фрэнсисом Фордом Копполой, Терри Гиллиамом, Робертом Уилсоном и Робертом Олтменом, а еще, по слухам, он отчаянный любитель выпить. И наверное, именно поэтому, когда он сыграл бродягу в фильме «Король-рыбак»[58] и пьяницу в «Коротком монтаже»[59], говорили, что эти роли идеально ему подошли.

Коль уж мы заговорили об алкоголе, мы с приятелями также большие любители выпить и называем себя клубом поклонников Тома Уэйтса. Лет шесть назад мы с Ли Муёном, который сейчас уже стал кинорежиссером, но тогда был поп-колумнистом и радиодиджеем, остановились в одном отеле в центре города, чтобы писать сценарий для фильма «Трио»[60]. И тогда Ли Муён притащил с собой альбомы Тома Уэйтса, мол, чтобы слушать их за работой. Ли Муён, которого всякий раз приглашали как переводчика, когда иностранные поп-исполнители приезжали в Корею, задавал каждому гостю вопрос: «Знаете ли вы Тома Уэйтса и что о нем думаете?» Десять из десяти глубоко вздыхали и говорили одно слово: «Гений».

Его песни, исполненные хриплым голосом, словно он за раз выкурил целый блок сигарет, звучали скорее как рычание, чем пение. В конце концов его Russian dance был использован в качестве саундтрека к «Трио». Кстати, пользуясь случаем, хотел бы заранее предупредить всех: в будущем планирую использовать Black Wings Тома Уэйтса в одном из своих фильмов[61], поэтому прошу других режиссеров воздержаться от использования этой композиции! В любом случае, после той судьбоносной встречи я начал скупать все его альбомы, пиратские версии, выпущенные в Европе, а также сборники каверов на его музыку. В результате у меня собралось более тридцати пластинок и дисков, и истинные ценители должны понимать, что потратить столько денег только на одного исполнителя, особенно когда у тебя не так уж много средств, – это