Борис Вилькицкий - Борис Вилькицкий

В числе моих бывших соплавателей по «Таймыру» был радиотелеграфист унтер-офицер Шунько, славный и преданный мне малоросс, которого по расформировании экспедиции я устроил радистом на береговую станцию Морского Генерального штаба в Петрограде. В это время он совмещал должность радиотелеграфиста станции с должностью комиссара этой же станции, насчитывающей человек шесть личного состава. Шунько с радостью согласился идти со мной снова в Ледовитый океан, но мне едва удалось убедить его, что он нужен мне как комиссар, а не как радиотелеграфист.

Просить о назначении к себе кого-либо комиссаром по своему выбору было, конечно, невозможно. Но и в этом мне посчастливилось провести назначение Шунько так, как будто в его выборе я участия не принимал, но останавливаться более подробно на этом случае, хотя и обрисовывающем условия работы в обстановке того времени, не стоит, чтобы не удлинять изложения.

Наконец, насколько помню — в начале июля 1918 года, я отправился с одним из своих эшелонов, на специальном поезде из товарных вагонов, из Петрограда в Архангельск, взяв от Кроми пропуск английского посольства, утверждавший, что руководимая мною экспедицию «полезна делу Его Величества Короля Великобритании» и предлагавшей всем союзным властям оказывать мне содействие. Из ассигнованного мне аванса в миллион рублей я взял с собой 800 тысяч рублей, секретно разделив их между несколькими офицерами, поручив им обдумать и доложить мне, кто куда спрячет деньги для перевозки, и запретив им говорить об этом даже друг другу.

Недалеко от Архангельска поезд был остановлен и обыскан красногвардейским пикетом. Ни денег, ни английского пропуска пикет не обнаружил. Начальником пикета был некий Чайников, и только после переворота я узнал в Архангельске, что этот Чайников был тогда одновременно и агентом английской Интеллидженс Сервис.

В Архангельске атмосфера сгущалась со дня на день. Большевики, по-видимому, чувствовали, что готовится переворот. Шансы на успешное проведение моего дела падали. Местные коммунисты придирались к тому, что команда была мною подобрана в индивидуальном порядке, а не на бирже труда, как полагалось. Требовали представления рекомендаций на каждого человека от коммунистических организаций и грозили всех арестовать, если я рекомендации не представлю.

Мой следующий поезд-эшелон, погрузка которого заканчивалась, когда я уехал, задержался вопреки моему приказанию на два лишних дня и был остановлен в пути. По-видимому, угроза захвата Архангельска союзниками становилась для советской власти все очевиднее.

От Чека приезжал на гастроли еврей Кедров-Цедербаум[22] и наводил ужас, производя аресты и высылки. Офицеры подвергались безнаказанным убийствам и нападениям на улицах города. Демагоги, выслуживавшиеся перед красной властью, разжигали на митингах толпу, требуя крови и уничтожения «буржуев».

Капитан 2-го ранга Чаплин, руководивший подготовкой переворота, находился в Архангельске под именем английского полковника Томсона.

За эти дни, в доме бельгийского консула Ф. Ф. Ландмана[23], я познакомился и подружился с доблестным бельгийским комендантом Никэз[24], проведшим войну в Царской Ставке. Через Никэза я сблизился с французским лейтенантом графом де Люберсак, состоявшим на службе в союзной контрразведке.

Я вызвал телеграммой на помощь себе из Петрограда своего комиссара Шунько. Вместе с ним прибыл и оставленный мною моим заместителем в Петрограде капитан 2-го ранга барон Косинский[25]. Выяснилось, что Шунько, проявляя необычайную энергию, вновь двинул в Архангельск поезд-эшелон, задержанный в пути и возвращенный в Петроград, но и во второй раз поезд пропущен не был.

Получив сведения о приближении союзных сил, адмирал Викорст, командовавший флотилией, приказал под предлогом заграждения пути союзному флоту потопить поперек фарватера Северной Двины два крупнейших ледокола. Эти ледоколы, сильно вооруженные и с большевицкой командой, беспокоили адмирала. Исключительно опытный моряк, Н. Э. Викорст знал, что затопление корабля поперек сильного течения реки, в желаемом месте, является очень сложной технически задачей, с которой личный состав ледоколов не справится. Ледоколы были затоплены, но течение повернуло их вдоль реки, фарватер остался свободным, а команды уехали в Петроград, перестав быть угрозой Архангельску. При белых оба ледокола были снова подняты.

Наконец 1 августа 1918 года в Архангельске были получены сведения о приближении судов союзников с десантом. В Соломбале (военный порт Архангельска) собрался огромный митинг рабочих и краснофлотцев (вооруженных рабочих-коммунистов), снова раздавались речи о необходимости уничтожения «буржуев» и офицеров, но охватившая большевиков паника была велика. И мы, и население провели ночь, полную тревожных ожиданий, но под утро узнали, что большевистские верхи и красногвардейцы, захватив наличность казначейства и разграбив кое-какие склады, бежали ночью на специальных поездах на юг.

Утром 2 августа Чаплин был объявлен командующим вооруженными силами, катер с офицером обходил суда с приказанием поднять андреевские флаги. Вместе с андреевским флагом я поднял на мачте свой брейд-вымпел командующего отрядом судов и другой брейд-вымпел — старшего на рейде.

Так 2 августа 1918 года совершился в Архангельске белый переворот и закончился первый этап моей службы под большевиками. Для характеристики условий жизни и работы в обстановке того времени следует, может быть, упомянуть о следующих фактах: прибывший ко мне с докладом мой петроградский заместитель капитан 2-го ранга барон Косинский не рассчитывал, что будет отрезан от Петрограда, с которым его связывали сложные заботы о семье. Этот достойный офицер, которого я знал еще в осажденном Порт-Артуре, не был посвящен в мои планы, как и никто другой, и приехал ко мне с докладом по собственной инициативе. Его служебное рвение объяснялось частым в то смутное время слепым доверием к своему начальнику. В Петрограде осталась еще часть моих офицеров, и их участь меня тревожила. Я склонялся согласиться на просьбу Косинского разрешить ему вернуться в красный Петроград, чтобы оставшиеся там молодые офицеры имели бы руководителя в тяжелой обстановке. Но официально, порвав с Петроградом и оказавшись по другую сторону фронта, брать на себя такое решение я не мог.

Новый командующий флотилией, заменивший адмирала Викорста, контр-адмирал Л. Л. Иванов[26] хорошо знал обстановку, так как прибыл из Петрограда незадолго до переворота от военно-промышленного комитета[27], организации, в которой укрылось при большевиках много достойный офицеров. Я изложил адмиралу свои затруднения, и он, обладая широтой взглядов и понимая, что парадоксальность положения вызывается коренным различием гражданской войны от войны международной, то есть в гражданскую войну народ, за который мы боремся, находится по обе стороны фронта, — оказал мне полное доверие, разрешив действовать следующим образом: я написал рапорт на имя начальника Главного гидрографического управления генерала Бялокоза, в котором доносил, что в ночь на 2 августа советские власти эвакуировали район Архангельска, что город занят французскими и английскими силами, что при совершившемся перевороте никто из членов экспедиции не пострадал, корабли и имущество осталось в сохранности и что я, командный состав и команды экспедиции исполнили свой долг. Последнюю фразу рапорта предоставлялась и генералу Бялокозу и его советскому начальству понимать кто как хочет. Мой верный комиссар в последний раз скрепил мой рапорт своей подписью после чего был мною назначен начальником радиостанции, подготовляемой к постройке в устье Енисея. Рапорт был передан барону Косинскому, после чего он был отведен на передовые линии и отпущен обратно к большевикам.