Становление писательницы. Мифы и факты викторианского книжного рынка - Линда Петерсон

с ростом периодических изданий и появлением адекватной оплаты труда писателей); в середине XIX века, когда претензии на профессиональный статус литераторов ярко выразились в движении за признание авторских прав и писатели – мужчины и женщины – стремились к признанию своего вклада в культуру; а также в 1880–1890‑х годах, когда Уолтер Безант повторил в Author (журнале, который он редактировал для недавно созданного «Общества авторов») и в своем руководстве для начинающих писателей «Перо и книга» (The Pen and the Book) утверждение, сделанное Льюисом за пятьдесят лет до него: «…респектабельный писатель может рассчитывать на доход и должность, равные доходу и положению среднего юриста или врача»[18]. В этом историческом обзоре я сконцентрировала внимание на периодических изданиях, поскольку именно там велись споры о писательстве, развивались идеи, а авторы добивались признания своих литературных трудов. Именно в периодических изданиях возникла современная концепция профессионального литератора – писателя, чьи критические размышления о культуре и обществе смогли подняться над обыденностью и предложить то, что Ковентри Патмор (в рецензии на эссе Элис Мейнелл) назвал «классическим» достижением, текст, воплотивший «новую мысль общего и непреходящего значения, совершенный по стилю и несущий в каждом предложении отличительную черту гения»[19].

Многогранный вопрос о том, как викторианские женщины входили в литературную профессию – как они артикулировали авторскую роль, как вели переговоры о гонорарах и конструировали свои публичные образы (часто вопреки реалиям), – рассмотрен в следующих шести тематических главах этой книги. Я останавливаюсь на вопросах, которые писательницы рассматривали в частном порядке и обсуждали публично со своими современницами: следовало ли им принять мужские модели работы или сформулировать собственные женские (или феминистские) модели материнского, семейного или совместного литературного труда; следовало ли им участвовать в спорах об авторских правах, гонорарах и других материальных аспектах писательства или ограничить свои публичные заявления интеллектуальными и творческими проблемами, отражающими более возвышенный, идеалистический взгляд на литературу; и как они могли добиваться экономического успеха, не жертвуя столь же важной потребностью в уважении критиков и прочном литературном статусе. В литературе XIX века этот последний аспект – экономический успех, признание критиков и прочная репутация – определял, могла ли женщина-автор считаться профессиональной писательницей. Мифы об авторстве, которые писательница представляла общественности, и ее умелые переговоры на литературном рынке были необходимы для завоевания этого почетного звания.

Для тематических исследований я выбрала шесть женщин-авторов, чьи карьеры открыли новые возможности для профессиональных писательниц и чьи комментарии о собственной литературной жизни раскрывают препятствия, с которыми они сталкивались, и стратегии, с помощью которых они добивались (полного или частичного) успеха. Новаторы в своем деле, эти женщины придерживались разных подходов к авторству – подходов, которые частично зависели от конкретного исторического момента, а частично навязывались рынком и порой зависели от выбора самой женщины, как ей выражать сугубо личные ценности и обстоятельства. Как отметил один из моих читателей, мои тематические исследования не собирают «обычных подозреваемых» (хотя канонические фигуры в этой книге появляются часто). В первую очередь меня интересовали женщины, которые внесли значительный вклад в развитие литературы благодаря своим инновациям и публичной самопрезентации. Я чередую женщин, чьи жизни были отмечены профессиональным успехом и литературным признанием, с писательницами, известными в свое время, но не признанными классиками сейчас, однако представляющими не менее важные модели писательства XIX века. Разделить этих женщин на «победительниц» и «проигравших» – решение, которое может показаться заманчивым, но я хочу избежать подхода «великой женщины» в истории литературы (за исключением тех случаев, когда сама писательница говорит о нем). Мои тематические исследования представляют собой пары авторов, чтобы продемонстрировать различные стратегии, которые выбирали писательницы примерно одного поколения, и изучить влияние их выбора на формирование литературных карьер, как их собственных, так и их преемниц.

Начну я с Гарриет Мартино, самой выдающейся писательницы 1830‑х годов и, возможно, всего XIX века. Мартино считала себя «профессионалом» и «гражданином мира», вступая в литературную сферу с теми же карьерными устремлениями и методами работы, что и ее коллеги-мужчины. В автобиографии и письмах Мартино представляет себя как «одинокую молодую писательницу» без «наставника на литературном пути» и конструирует историю своей жизни по образцу писателя-героя, популяризированного Томасом Карлайлом в его работе «Герои, почитание героев и героическое в истории» (1841). Тем не менее, как ни парадоксально, Мартино начала свою карьеру в типично женском стиле: писала религиозные тексты, рассказы для юношества для просветительского издания и эссе на религиозные и моральные темы для унитарианского издания Monthly Repository. Поворот карьеры Мартино от этих явно женских истоков к публичным комментариям по важным политическим и социальным вопросам того времени находится в центре внимания главы 2, где я анализирую пути и мотивы этой трансформации от ранней карьеры в 1820‑х годах до невероятно успешной публикации «Иллюстраций политической экономии» (1832–1834), обеспечившей ей имя и писательскую славу и сформировавшей модель, принятую многими последующими женщинами-авторами, в первую очередь Джордж Элиот, Фрэнсис Пауэр Кобб и Элизой Линтон.

Еще одна значительная фигура 1830‑х – Мэри Хоувитт, напротив, выбрала модель литературного труда как расширения домашних и социальных обязанностей женщины. Хоувитт занималась литературным творчеством совместно с членами семьи – мужем Уильямом, сестрами Анной и Эммой и дочерью Анной Мэри – в особой ранневикторианской манере семейного бизнеса, рассматривая этот труд как часть домашней экономики и выступая за совместный труд и достижения. Тем не менее Хоувитт часто отмечает противоречия между таким сотрудничеством и индивидуальными устремлениями его участников. В главе 3 я исследую эти противоречия и прихожу к выводу, что на самом деле Хоувитт добилась наибольшего успеха (в финансовом, эстетическом и профессиональном плане) именно при совместном творчестве. Идеологию Хоувитт переняло первое поколение британских феминисток – писательницы, художницы и социальные активистки из кружка Лэнгхэм-плейс[a], которые видели себя как художественное «сестринство», адаптировали модель работы Хоувитт и отстаивали идею превосходства достижений совместного творчества над индивидуальным. Я прослеживаю наследие Хоувитт в работах Барбары Ли Смит, Бесси Рейнер Паркс. Особенно я останавливаюсь на работе ее дочери Анны Мэри Хоувитт, чья книга «Сестры в искусстве» (1852) формулирует и преобразует идеи ее матери о совместном творчестве.

В середине века многие женщины-писательницы приняли модель «параллельных потоков», обнародованную Элизабет Гаскелл в «Жизни Шарлотты Бронте» (1857), которая отделяла женщину от писательницы, частное, домашнее «я» от публичной персоны и творца. Одним из мотивов написания этой биографии было желание сохранить категорию художественного гения для женского авторства, даже демонстрируя, что женщины-литераторы могут (и не откажутся) выполнять повседневные домашние дела. Последующие писательницы нашли эту модель сильной и вдохновляющей: «Жизнь Шарлотты Бронте» показывает зарождение литературного гения в обычном