Троцкий: Жизнь революционера - Джошуа Рубенштейн

для рабочего класса Европы была решительным шагом назад. Троцкий писал в «Бюллетене оппозиции»: «Да, пять миллионов коммунистов успели еще поодиночке подойти к урнам. Но в предприятиях и на улицах их нет… Бюрократический террор сталинизма парализовал их волю прежде, чем пришла очередь для бандитского террора фашизма».

Троцкий не испытывал никаких иллюзий относительно Гитлера и выражал сомнения в том, что Сталин окажется надежным заслоном против нацизма, но при этом он сохранял преданность Советскому Союзу. В марте 1933 г. Троцкий предложил членам Политбюро свою личную помощь. Сталин, писал он им, ведет страну к катастрофе, и Троцкий сравнивал его с Керенским и испанским диктатором Примо де Риверой накануне их падения: «Я считаю своим долгом сделать еще одну попытку обратиться к чувству ответственности тех, кто руководит в настоящее время Советским государством». Но никакой реакции не последовало.

Хотя годы, проведенные Троцким в Турции, были самыми плодотворными за все время его изгнания, он страстно желал перебраться поближе к центру европейской политической жизни. Он уже когда-то жил во Франции и теперь решительно настроился искать убежища в этой стране. С помощью многочисленных друзей Троцкому удалось добиться отмены распоряжения 1916 г. о своей высылке. Разрешение на проживание во Франции было ему предоставлено, но оно сопровождалось серьезными ограничениями: Троцкий не мог приезжать в Париж, должен был жить в одном из южных регионов, обязывался воздерживаться от публичных выступлений и от раскрытия своей личности, а также соглашался находиться под строгим надзором полиции. Трудно сказать, были ли эти условия вызваны желанием обеспечить безопасность Троцкого или реальными опасениями, что он может дестабилизировать Французскую республику.

В середине июля Троцкий с женой и тремя секретарями прибыли в Марсель, откуда они перебрались в Сен-Пале – небольшой городок на Атлантическом побережье, где пробыли несколько месяцев. Лев настоял на столь суровых предосторожностях, что ни пресса, ни сталинские агенты так и не выяснили, где находится Троцкий. При посредничестве Льва Сен-Пале посетили несколько известных писателей и интеллектуалов. Андре Мальро провел с Троцким полдня, навещала его и Симона Вейль. Они не распространялись об этих визитах и не раскрывали места, где встречались с изгнанником. Французское правительство, впечатленное скрытностью Троцкого, ослабило наложенные на него ограничения и разрешило ему переехать ближе к Парижу, в Барбизон. Но опасения за его жизнь никуда не делись. Чтобы встретиться с ним, посетителям нужно было пройти через сложную систему безопасности. Один британский деятель левых взглядов оставил описание того, как в 1934 г. его везли на встречу с Троцким. «Это было довольно волнующе», – вспоминал он.

В полночь нас привезли на вокзал в Париже, посадили в вагон, но держали в неведении относительно пункта назначения. Из поезда, согласно инструкциям, мы вышли в определенное время и были опознаны товарищем, снабженным присланным по телеграфу описанием нашей внешности. Спешно помчались дальше, были пропущены через несколько проверок и, наконец, встречены с бурной сердечностью лично Львом Троцким. Атмосфера конспиративной таинственности, которая в школьные годы показалась бы нам увлекательной, являлась лишь мрачным напоминанием о том, что все эти неудобные меры предосторожности вызваны неоднократными угрозами покушения.

Несмотря на подобные предосторожности, инкогнито Троцкого иногда нарушалось, и тогда на него набрасывалась пресса. После раскрытия каждого убежища ему приходилось переезжать в другой город. Наконец они с женой почти год спокойно прожили в отдаленной альпийской деревеньке поблизости от Гренобля, в доме школьного учителя, где у них не было ни секретарей, ни телохранителей. Троцкий мог там читать, но едва ли был в состоянии писать.

Он находился во Франции, когда узнал, что в марте 1935 г. в Москве арестовали его младшего сына Сергея Седова. Сергей стал жертвой волны репрессий, последовавших за убийством ленинградского партийного лидера Сергея Кирова 1 декабря 1934 г. Всего через несколько месяцев партия приступила к обстоятельной чистке своих рядов от всех бывших сторонников Зиновьева, Каменева и Троцкого. Троцкий с тревогой следил за последствиями покушения на Кирова, предчувствуя, что Сталин безжалостно воспользуется этим инцидентом в собственных целях. Сергей Седов был по профессии инженером. Он остался в Советском Союзе, чтобы продолжить учебу, в уверенности, что его аполитичность даст ему определенную степень защиты. Вслед за арестом Сергея Кремль выпустил публичное заявление, в котором уверял, что тот находится не в тюрьме, а «под наблюдением органов с целью лишить его связи с отцом». Как утверждала Седова, они с Сергеем обменивались лишь самыми банальными сообщениями о здоровье друг друга. Она пыталась переслать некоторую сумму денег его жене, работавшей в московской библиотеке, но норвежский банк вернул деньги с пометкой «адресат неизвестен». Это означало, что жена Сергея тоже арестована. Седова восприняла арест невестки как акт «личной мести» со стороны Сталина.

Позднее, в начале 1937 г., Троцкий сделал достоянием общественности еще один аспект ареста Сергея. Советская пресса утверждала, что фамилия Сергея не Седов, а Бронштейн, чтобы подчеркнуть, по словам Троцкого, «ее еврейское звучание». «Сын обвиняется ни более и ни менее как в покушении на истребление рабочих. Так ли уже это далеко от обвинения евреев в употреблении христианской крови?» Троцкому было хорошо известно, что Сталин уже использовал антисемитизм в своей борьбе против оппозиции. Арест Сергея обеспечил ему еще один циничный повод для этого.

К февралю 1937 г. местонахождение Сергея оставалось неизвестным. В открытом письме, обращенном «к совести мира», Седова сообщала, что Сергей был «арестован вместе с тысячами других… просидел восемь (?) месяцев в московской тюрьме, затем был выслан в Красноярск», где ему дали возможность работать на заводе. Но этот компромисс оказался уловкой, потому что именно в Красноярске его обвинили «в подготовке массового отравления рабочих». В отчаянии Седова публично обращалась за поддержкой. Но поколебать Сталина не удастся. Родители Сергея могли подозревать всякое, но они так никогда и не узнали правду о его судьбе: 29 октября 1937 г. он был казнен выстрелом в затылок.

Находясь во Франции, Троцкий ни минуты не чувствовал себя абсолютно уверенно. Требования о его высылке доносились со стороны и воинствующих коммунистов, и правых чиновников. После убийства Кирова газета Французской коммунистической партии L’Humanité заявила, что «руки Троцкого покрыты кровью Кирова». Троцкий опасался, что изменчивые течения французской внутренней и внешней политики (правое правительство Эдуарда Даладье и Пьера Лаваля весной 1935 г. заключило союз с Кремлем) приведут к тому, что его депортируют из Франции – например, на французский остров Мадагаскар, поскольку ни одна другая страна не выражала желания его принять. От безнадежности Троцкий запросил убежища в Норвегии, где к власти только что пришло социал-демократическое правительство. После неоднократных ходатайств Троцкому дали въездную визу.

Он добрался до Норвегии 18 июня 1935 г., но очень скоро столкнулся с ограничениями, похожими на те, от которых он настрадался во Франции. Учитывая его сомнительную славу, никто не соглашался сдавать ему жилье. Наконец, издатель-социалист Конрад Кнудсен приютил его у себя дома, в небольшой деревушке, расположенной в 50 километрах к северу от Осло. Как уже нередко бывало, напряженная неопределенность существования сказалась на здоровье Троцкого. Он проболел все лето и к октябрю был вынужден на шесть недель лечь в больницу, чтобы восстановиться после долгого тяжелого переутомления.

Только после этого Троцкий смог вернуться к литературному труду. В течение года он закончил книгу «Преданная революция» – откровенный анализ ситуации в Советском Союзе на пике сталинской диктатуры. Как и большинство текстов Троцкого о большевистском режиме, «Преданная революция» выражала множество смешанных чувств и идей. Троцкий защищал коллективизацию, называя ее «поистине грандиозной революцией в обобществленном сельском хозяйстве». Он с похвалой отзывался о беспрецедентных темпах промышленного развития Советского Союза. «Социализм, – писал он, – доказал свое право на победу… не языком диалектики, а языком железа, цемента и электричества». Но при этом Троцкий осуждал произвольное насилие со стороны Кремля. Возможно, он думал о своем сыне Сергее, когда писал, что «все выдающееся и непокорное в рядах молодежи систематически уничтожается, подавляется или физически истребляется». СССР – это «тоталитарный режим страха, лжи и лести», полагающийся на концентрационные лагеря, одиночные камеры и сибирскую ссылку, чтобы запугать оппозицию и широкие слои