Мадам Поммери. Первая леди шампанского брют - Ребекка Розенберг

взглядом расстеленный плед, мои расстегнутые пуговицы, неловкую позу Шона.

– Я беспокоился, что вы снова повредили лодыжку и поэтому так долго не возвращаетесь. – Он вытирает ладонью пот со лба.

Шон заправляет рубашку.

– Ох, приятель, ты ужасно напугал нас.

– У меня все в порядке, – говорю я. – Просто мы любуемся прекрасным видом и устроили тут пикник.

– Да, вид прекрасный. – Барон смотрит на себя, потом выставляет колено и опирается на него, словно позируя художнику.

– Ивонна встревожилась, потому что вы сказали, что скоро вернетесь и поможете с обедом, – говорит Анри.

Я гляжу на часы на моей шатленке.

– Боже мой, я потеряла счет времени. – Убираю в мешок шампанское и сыр.

– Пожалуй, я побуду тут немного, если вы не возражаете, – говорит Шон. Вижу, что он действительно не может встать в данный момент.

– Не торопитесь. – Я целую его в обе щеки. – Ужин будет не раньше восьми.

На обратном пути я следую за уверенным шагом Анри. Каблуки на его башмаках сильно сношены, но штаны все те же праздничные. Он заслуживает прибавку, когда я смогу позволить себе это.

– С вами точно все в порядке, мадам Поммери? – спрашивает он.

– Пожалуйста, Анри, вы согласились звать меня Александрин. А у меня сейчас все нормально. Спасибо, что вы присматриваете за мной. – Каждый вечер, когда я читаю Луизе, я вижу, как он проходит мимо нашего дома. – Вы всегда присматриваете за мной, Анри?

– Да, мадам.

– Александрин.

– Да, мадам Александрин. – Он смеется.

* * *

Моя гордость взыграла на la montagne. И напрасно. Зачем мне обижаться на Шона за то, что он не любит шампанское? Я тоже не очень люблю виски. Я должна дать ему второй шанс.

Вольф лечится сном в своей комнате. Луи, Эмиля и Анри я отправляю поесть в таверне. Это шанс для нас с Шоном насладиться интимным ужином на двоих.

Надеть без посторонней помощи пышное платье с открытыми плечами достаточно трудно. Когда я пытаюсь застегнуть жемчужное ожерелье, подарок мужа, у меня дрожат пальцы. Мир Шона сейчас не ближе мне, чем тогда, когда я встретилась с ним, но в этом отчасти и его привлекательность. Шон явно что-то думает о нашем будущем, раз приехал сюда из Шотландии один. Он знает, как много значит для меня винодельня. Интересно, согласится ли он жить здесь часть года?

Войдя в гостиную, я замечаю, что оконные стекла разрисованы морозным узором. На улице холодно, но в очаге потрескивают дрова.

Шон пьет двойной виски и рассматривает мою коллекцию бабочек, висящую в рамках на стене. Он одет формально в тартановый килт с макнейловским узором и короткую куртку с золотыми пуговицами на груди и манжетах. Мое сердце трепещет при виде него.

Поставив стакан на полку, он глядит на меня так, словно ничуть не разочарован после нашей прогулки.

– Ты прекрасна, Алекс. – Он берет мою руку и целует, послав заряд мурашек по моим венам.

Взяв шампанское, охлаждающееся в серебряном ведерке, я наливаю бокал.

– Шампанское брют из виноградников, которые мы видели с la montagne. – Потом я вспоминаю, что он не любит шампанское, и протягиваю ему виски.

– Каждому свое. – Я улыбаюсь и чокаюсь с его стаканом.

В столовой горят канделябры, стол накрыт фарфором ручной росписи, с фазанами. В вазе букет поздних роз – желтых; это цвет воспоминаний, нежности, дружбы – но не любви. Следуя этикету, я сажусь во главе стола, Шон по правую руку от меня. Мы видим гостиную и горящий очаг.

Шанталь, в черной униформе и чепце, подает прованский суп с тыквой, фенхелем, фасолью каннеллини и красным картофелем из нашего сада. От аромата у меня текут слюнки.

Шон зачерпывает ложку, и я жду его отзыв. Никто не делает такой вкусный прованский суп, как Ивонна.

– Ты пробовала когда-нибудь шотландский суп? – говорит он. – Баранья голень, дробленый горох, репа и лук-порей? Восхитительно. – Он ест еще одну ложку. – Мой повар варит его на ночь Гая Фокса[7]. – Его кустистые брови поднимаются кверху, и он направляет на меня ложку.

Никогда не направлять на собеседника ложку. Этикет для дам.

– Кстати, Гай Фокс будет пятого ноября, – говорит он. – Поедем со мной в замок. Это оглушительно веселое время. Все наши друзья соберутся там.

– Теперь страда закончилась, можно и поехать. Расскажи мне об этом.

Шанталь убирает наши суповые тарелки. Шон почти не тронул свою.

– Передайте Ивонне, что ее прованский суп был magnifique, – говорю я Шанталь и целую кончики пальцев.

Шон не поднимает глаз от скатерти, пока она не покидает комнату.

– Мы не хвалим слуг в замке Бенегал. – Он промокает губы салфеткой.

Если бы даже он ударил меня указкой по пальцам, как это водится в школе, я все равно бы не чувствовала себя более пристыженной.

– На чем я остановился? О, да. Ночь Гая Фокса восходит к 1605 году, когда группе английских католиков не удалось убить короля Якова и посадить вместо него на трон короля-католика. – Он хватает меня за руку. – Скажи, что ты приедешь. Там будут костры, пляски при луне, фейерверки. Все празднуют чистоту шотландских кровных линий.

Чистоту кровных линий.

Возвращается Шанталь и подает нам роскошные блюда с утиным конфи и салатом фризе. Я уже собираюсь сказать ей, как восхитительно это выглядит, но удерживаюсь из-за замечания Шона. Она наливает роскошное винтажное шардоне, которое я выбрала под утку.

Шон накрывает ладонью свой бокал.

– Я предпочитаю красное вино.

– Конечно. – Можно подумать, что я не научилась предполагать разные варианты. – Шанталь, пожалуйста, откройте для барона красное «Поммери». – А себе говорю, что для мужчины не грех предпочитать определенное вино.

– Я пришлю за тобой карету, – говорит Шон.

Я не понимаю, о чем он говорит. Я сбита с толку.

– Но я думаю, что такая современная женщина, как ты, захочет ехать поездом, раз он теперь ходит из Реймса. – Он вытирает нетронутые угощением губы салфеткой. Его лицо пылает. – Алекс, ты избаловала меня, и мне больше никто не нужен. Неужели ты не понимаешь?

Я глотаю шампанское, голова кружится, как гребное колесо.

Он достает из кармана куртки резную деревянную коробочку. Свет канделябров освещает его полное страсти лицо.

– Это тебе, моя дорогая.

У меня трепещет сердце. Я беру коробочку и разглядываю ее. Это скорее шкатулка, отделанная металлом, с гравировкой из кельтских символов.

– Она принадлежала моей матери. – Его брови сходятся на переносице.

Я возвращаю ему шкатулку.

– О нет, Шон. Слишком дорогой подарок.

Он открывает шкатулку и вынимает золотое ожерелье.

– Троичный узел означает три цикла жизни женщины. Дева, мать и мудрая старуха. Моя мать