Просроченный долг - Йожеф Лендел

Он поднимался с полными ведрами по веселой прогалине, на таких пологих зеленых прогалинах среди глухого леса всегда весело, здесь даже дым пахнет приятно.

Спускался и во второй раз, чтобы не нужно было беречь воду при стряпне, умывании, уборке будки, что тоже было одним из его утренних дел. И не то чтобы так велел Мишка, а просто если бы не он, то никто не убирался бы. Мишка такую «бабью работу» не любил. И наконец, ему нужно было спуститься и в третий раз. Теперь он наливал свежей воды в колоду рядом с родником. Если лошадь провела ночь в стойле, он сводил ее вниз напиться и давал сена. Но лошадь большей частью всю ночь свободно бродила по лесу. С весны до зимы волков будто и не бывало, можно было спокойно выпустить привычную, умную скотину на волю. И человеку удобнее, и лошади лучше пастись на воле. Только если утром собирались ехать за дровами, беднягу ставили в стойло. В этих делах решал Мишка, ведь он всегда мог играючи найти лошадь в лесу, не в пример чужаку.

Снабдив хозяйство водой, он разводил в железной печурке огонь. Садился на верхнюю ступеньку крыльца чистить картошку. С одной стороны — ведро с мытой картошкой, с другой, между ног, — мешок с картошкой. Наполнив чугунок, снова мыл картошку, на цыпочках шел в дом и ставил чугунок на печку.

Мишка в это время еще спал. Андрей опять выходил, опять обходил угольные кучи, хотя даже за чисткой картошки он не забывал о них. Если было нужно, бросал домашнюю работу и кидал пару лопат земли туда, где пробилось пламя. Осмотрев кучи, принимался за уборку. Брызгал на пол водой и подметал комнату березовым веником. Когда завтрак был готов, будил Мишку.

Старик поднимался, тыльной стороной ладони протирал глаза и произносил свою утреннюю прибаутку:

— Вставай с постели, блины поспели!

Это было утреннее приветствие, молитва и всё что угодно.

Даже умывание заменяло.

Пока они ели картошку, в котелке вскипала вода для чая, который заваривали из душистых листьев черной смородины.

Продукты, хлеб они получали два раза в неделю. Доставлять их должен был возчик, приезжавший за углем. Если не забывал. Если забывал, то пару дней жили на одной картошке, целый мешок которой привозил в начале недели Мишка. Впрочем, забывчивый возчик, если можно было, старался загладить свою вину и присылал верхового с хлебом, испеченным Мишкиной женой. Для Мишки — из их собственной муки, для чужака — из муки, выданной в счет аванса. Хлебы были одинаковыми. Получали они и молоко в двух берестяных туесах. Мишке привозили молоко от собственной коровы, чужаку — с колхозной фермы. Это тоже считалось авансом.

Кроме того, Мишкина жена присылала соленые огурцы, простоквашу, иногда масло, а то и немного мяса. Но всегда строго наказывала: мол, «это только Мишке». Посыльный — обычно парнишка-подросток, который был рад случаю прокатиться верхом, — передавал такой наказ, немного стесняясь, а для возчика это было привычно.

— Понимаю, понимаю, — говорил в таких случаях Мишка и подмигивал. — Понимаю. — И первым делом ставил на стол мясо. Если посыльным был мальчишка, то и его усаживал за стол. — Съедим поскорее, пока не протухло.

Но ни из ночных бдений Миши, ни из хлопот Андрея на рассвете, ни из дележки еды и табака еще не сложилась бы дружба. Это было естественным. Естественным было и то, что они пилили дрова или рубили деревья в тайге. Естественным было, что когда ставили бревна в кучи, то Мишка командовал, а чужак подчинялся. Но вскоре между ними двумя можно было подметить что-то иное, что-то большее, чем просто сработанность, и это было по-настоящему заметно, когда в тайге они грузили бревна на телегу.

Стволы деревьев они распиливали на три части, бо2льшие не поместились бы в углежоговых ямах. И как всегда бывает в северных лесах, нижняя часть бревна была гораздо толще верхней.

Миша как-то очень жалел этого одинокого чужака. А чужак чувствовал, что он сильнее низкорослого Мишки. Поэтому каждый всегда старался ухватиться за конец потолще. В этом старались опередить друг друга. То Мишка, то Андрей первым подхватывал и уже тащил толстый конец. «Подходи с другого конца!» То Мишка говорил это Андрею, то Андрей — Мишке, смотря по тому, кто ухитрился первым схватиться за тяжелый конец. Отсюда и началось между ними нечто, что всяко можно назвать, но они делали вид, будто и не замечают этого нечто.

То, что Мишка просыпался по ночам, то, что Андрей вставал на заре, даже разные привычки тоже делали из них очень хорошую пару.

— Не жалуйся… мать твою! — В речи Мишка то и дело поминал мать, без этого он и слова не мог сказать. — Мать твою!.. Опять за свое! Навалился на пилу, как увалень на соседку!

— Даже не заметил.

— То-то и оно! Не заметил! Ладно бы, не умел пилить! Тогда бы я не ругался на тебя, а научил. Но не то чтоб не умеешь! Пять минут пилишь, будто ангел крыльями порхает, а потом так навалишься, что и тебя вместе с пилой тащу!

— Задумался.

— Так не задумывайся, мать твою!

Начали пилить. Потом Мишка внезапно остановился.

— Опять за свое! Что это с тобой сегодня?

— Ничего.

— О чем думаешь-то вместо того, чтобы за пилой следить?

— Не знаю.

— Потерянное счастье в пилу загоняешь?

— Не так уж много его было.

— Тогда, может, врага за глотку схватил?

— Чего я этим добьюсь…

— Тебе виднее. Должно быть, ты всё ж много чего потерял — больше, чем мог бы я. У меня за всю мою жизнь всего-то было, что корова. Больше ничего. Правда, без коровы был лишь раз, неполных три месяца. А ты, как погляжу, наверное, тоже был хозяин вроде меня. Что, или не так?

— Пекарем был.

— Ага! Ведь ты уже говорил! С топором ты и сейчас управляешься ловко, лучше, чем с пилой. Сам колол дрова в пекарне?

— Конечно. Когда пекарем был.

— А еще кем был?

— На строительстве работал. Потом дорогу строил. Потом всякое бывало.

— Всякое? Вижу, и спрашивать не нужно было… Ну ладно, Андрей, берись за пилу и пили давай.

Так прошла первая неделя. В субботу, еще в полдень, Мишка спросил:

— Так как же мы сегодня будем? — И поскольку другой не ответил, продолжал: — Стало быть, сегодня к вечеру я домой поеду.

— Ну, конечно!

— Завтра с утра пораньше здесь буду, а ты поедешь в деревню. Будет в