Красные листья. Восточный альманах. Выпуск восьмой - Нгуен Динь Тхи

— Какие документы?

Служащий объяснил, что от нее требуется свидетельство о том, что она вдова. На лице Судфы появилось слабое подобие улыбки. Служащий запнулся перед этой бессмысленной улыбкой, но, овладев собой, добавил, что еще требуется свидетельство о бедности.

— О бедности?

— Простая бумажка из любого учреждения, подтверждающая, что у тебя нет другого источника дохода. Возьми ее в АСС или у омды, лишь бы на ней стояла круглая государственная печать. Да еще свидетельства о рождении на всех детей и семейное удостоверение. А обследование я сам проведу во имя Аллаха.

Далее служащий объяснил, что, когда все документы будут представлены, ей придется обождать своей очереди на получение пособия. В списках очередников числится около трехсот человек, а бюджет предусматривает выплату пособия двум или трем лицам в год. Следовательно, ждать придется сто пятьдесят лет. Но он поговорит о ней в деревенском совете, на следующем его заседании, которое состоится по возвращении председателя из отпуска. Если совет согласится сделать для нее исключение, документы будут посланы в управление социальных дел, в Даманхур, и, возможно, пособие будет выплачено из бюджета следующего года, то есть всего через шесть месяцев.

— Тогда считай, что тебе повезло.

Судфа чувствовала себя так, как если бы она проваливалась в глубокий колодец.

— А какое пособие? — спросила она.

— Один фунт и один пиастр ежемесячно.

Выйдя из кабинета, Судфа начала прикидывать, какие же документы от нее требуются и сколько понадобится денег, чтобы их выправить. И в результате всего она будет получать фунт в месяц, а что такое фунт для семьи из четырех человек? Судфа вспомнила своих родных, переехавших в провинцию ат-Тахрир. Их запертый на ключ дом стоял пустым. Отец, мать, трое братьев и две сестры — все нанялись сезонными рабочими в провинцию ат-Тахрир, да так там и осели, слабая надежда на что-то лучшее удерживала их от возвращения домой. Приезжавшие от них говорили, что и там трудно, очень много народу понаехало со всех сторон. Прошли годы. За это время умер отец и один из братьев. Две сестры вышли замуж. А приходившие из провинции ат-Тахрир вести по-прежнему говорили, что живется там трудно.

Эх, если бы поехать туда, но как? Судфа почувствовала себя бесконечно одинокой. Вернувшись домой, крепко прижала к себе маленького Араиса и двух других детей. По вечерам до них доносились с улицы голоса людей, обрывки слов. Человеческое тепло по-прежнему существовало в мире, только их дом был лишен тепла.

Все же, читатель, я потревожу тебя вопросом, на который сам не могу найти ответа: что ждет Судфу? Женщину, которая вышла замуж за несуществующего призрака и прижила от него троих детей в то время, как все официальные документы решительно это отрицают.

Не думаю, чтобы и ты, читатель, мог ответить на этот неприятный, царапающий душу вопрос. А если ты к тому же начал читать мою повесть в надежде получить удовольствие, развеяться и забыть о грубой прозе повседневности, я не стану докучать тебе вопросами, на которые у тебя нет ответа. И предоставим Судфу ее собственной судьбе.

Каир, март 1977 г.

Перевела с арабского В. Кирпиченко.

IV

Зохир Райхан

Зохир Райхан (1933—1972) вошел в литературу как поэт и автор рассказов, романов и киносценариев и был один из тех писателей, кто способствовал расцвету жанра бенгальского короткого рассказа в 50-е годы. Зохир Райхан считал себя пролетарием и включился в рабоче-крестьянское движение. В своих произведениях он выступал против устоев феодального общества, против капитализма и бюрократии, выражая надежды и чаяния простых людей.

Рассказы «Бойня» («Месакар»), «Гордец» («Демак»), «Лозунги» («Постар») взяты из сборника «Зохир Райханер чолпо шомогро» («Сборник рассказов Зохира Райхана»), январь, 1979. © Шондхани прокашони. Дакка.

БОЙНЯ

Кто были они мне? Друзья, близкие, знакомые? Никто. Но почему же тогда память о них не дает мне покоя, умерщвляя каждое мгновение моей жизни?

Смерть. Она неотвратима от начала бытия. Но она же делает необходимым новое рождение, созидание. Этот процесс вечного обновления во все времена вдохновлял человека, давал ему веру и силы.

И все же отчего так гнетет меня их кончина? Казалось, уже ничто на свете не может тронуть меня. Сколько я видел погибших от голода и эпидемий людей, чьи трупы гнили прямо на дорогах и улицах. На моих глазах умирали медленной смертью люди, не имея и горстки риса. Опаляя меня жарким дыханием и высушивая слезы, прежде чем они успеют скатиться по щекам, уходили в небытие родные, близкие, соседи. Но в извечной схватке жизни и смерти я всегда старался поддержать жизнь и не раз отводил человека от роковой черты. Почему же теперь я так обессилел? На фронте, на этом омерзительном побоище, солдата обуревает жажда крови врага, горяча его собственную кровь. У меня же пусто в душе.

С превеликим трудом удалось мне достать несколько саженцев. Я посажу их у изголовья могил рядом с крестами. Со временем из саженцев вырастут кусты, на них расцветут цветы, и их лепестки один за другим будут тихо падать на могилы. Нежный аромат разбудит спящих, донесет до них благую весть о том, что настал мир, утешит их мятущиеся души, они обретут покой.

Как сейчас помню, та ночь тоже выдалась студеной, вроде сегодняшней. Я родился и вырос в жарких краях и, лежа на койке, стучал зубами от холода, хотя набросил на себя несколько одеял.

Служил я врачом в госпитале в нескольких милях от передовой. Дел было невпроворот, на сон оставалось всего четыре часа, и, едва повалившись на койку, я тотчас же засыпал. Но в ту ночь я не мог глаз сомкнуть от нахлынувших на меня дум. Светящиеся стрелки часов показывали, что прошел целый час, оставалось всего три, а сон все не шел ко мне. «Сон!» — я вздрогнул невольно. Я знал, наверняка знал, что один из солдат, шестнадцатилетний парень, уснет сегодня еще до рассвета и никогда не проснется, хоть взорви одновременно все боеприпасы мира.

При первом же осмотре мне стало ясно, что парень этот обречен. Он жалобно посмотрел на меня и с тоскою в голосе спросил:

— Доктор, неужели нет никакой надежды?

Я знал, что если пуля пробивает ребро, надежды на спасение нет. И все же