На перекрестках встреч: Очерки - Людмила Георгиевна Зыкина

лифте и вижу… знакомое лицо. Тот самый человек, который так убежденно советовал почаще слушать Шопена!

– Добрый вечер, – говорю. – Вы к нам в гости?

– Нет, я здесь живу, – ответил мой попутчик и вышел на десятом этаже.

Мне потом сообщили, что это профессор Антон Яковлевич Пытель.

При наших встречах я все больше убеждалась в его глубоких познаниях и необычайно широком кругозоре. Он хорошо знал и понимал классическую музыку, любил народные песни и романсы в исполнении Ф. И. Шаляпина.

– Пациент опять станет здоровым, – заметил однажды Антон Яковлевич, – если ему помогают сладкозвучные напевы. Так сказал Еврипид. Индийские философы считали, что и музыку, п медицину питает одно вдохновение. Поэтому у нас с вами есть нечто общее.

В истории медицины его особенно привлекали колоритные фигуры, например главный врач московских тюремных больниц и приютов Федор Петрович Гааз, в начале XIX века снискавший славу многолетним бескорыстным служением высоким идеалам гуманизма. Всю свою жизнь он посвятил обездоленным людям, содержащимся в тюрьмах и ссылаемым в Сибирь на каторжные работы и поселения за политические взгляды, за протест против жестокости и несправедливости крепостнического строя России. Все средства он отдавал на помощь больным в приютах, тюрьмах, домах призрения, беспризорным детям и на другие благотворительные нужды. Когда Гааз умер, его хоронила вся Москва. На надгробном камне была высечена надпись: «Спеши делать добро!» Живые цветы на могиле означают, что и через века его имя есть и будет символом доброты и величия человеческого духа.

Антон Яковлевич всегда подчеркивал, что таких людей надо уважать и о них помнить.

Он любил также девиз известного голландского врача Николауса ван Тюльпа «Светя другим, сгораю сам» и считал его символом врачебной деятельности.

Истории известен портрет ван Тюльпа, запечатленный на картине Рембрандта «Урок анатомии доктора Тюльпа». Интересно, что Антон Яковлевич в числе немногих ученых мира выявил допущенную в картине анатомическую неточность: изображенные на трупе казненного преступника препарированные мышцы предплечья и кисти левой руки являются на самом деле мышцами правой. Несмотря на это, Антон Яковлевич предпочитал Рембрандта другим художникам прошлого.

– У Рембрандта человек – главный герой полотен, – говорил он. – Художник любуется им как высшим, самым совершенным творением природы, вдохновенно передает его богатый внутренний мир, восхищается красотой человеческого тела, преклоняется перед мудростью прожившего долгую и трудную жизнь человека. Людские страдания вызывали у него острое чувство сопереживания, чужая боль не могла оставить его равнодушным. Особенно глубоко это раскрыто в полотнах «Старик в красном», «Портрет Яна Сикса», «Мать», «Портрет старика в черном берете», «Обнаженная женщина на земляном холме»… В 1970 году в Базеле была обнаружена картина Рембрандта «Женщина у печки». Я видел это полотно. Женщина, изображенная на нем, встречается на других, более ранних рисунках и офортах Рембрандта. Видимо, натурщица долгое время помогала художнику в работе. На ранних рисунках у нее незаметно никаких признаков тяжелого недуга, и только картина «Женщина у печки» поражает нас переменами. С какой реалистичностью художник передал чужую боль. Опытный взгляд врача может определить, что за прошедший период жизни у женщины развилась злокачественная опухоль, скиррозная форма рака молочной железы..

Пытель до конца дней сохранил в себе удивительную жажду познания всевозможных тайн природы, истории. Он не мог дня прожить, чтобы не открыть для себя прежде неизвестное. И па первое место всегда ставил книгу, подчеркивая: «Оставишь книгу на день, она тебя оставит на год», справедливо полагая, что наверстать упущенное потом бывает нелегко. Считал дурным признаком, если у хирурга «руки идут впереди головы».

К новому Антон Яковлевич всегда относился с пониманием.

– Новое везде – и в искусстве тоже, – объяснял он. – способствует появлению большого числа оппонентов. И многие из них сначала не понимают и не оценивают это новое и только спустя некоторое время, иногда через годы, приходят к единодушному мнению, что достигнутый результат творчества или деятельности является по-настоящему выдающимся.

Антон Яковлевич терпеть не мог застоя, удовлетворенности сделанным, довольства самим собой. И об этом я нередко думала, готовя ту или иную программу своих выступлений. Пытель – ученый, человек совершенно другой профессии, чем моя, но как часто, разговаривая с ним, я понимала, что все, что он говорит, имеет непосредственное отношение к искусству.

До определенного времени я не знала, что сын Антона Яковлевича, мой ровесник, тоже уролог. Однажды встретила Огнивцева и в разговоре услышала от него знакомую фамилию – Пытель.

– Я хорошо знаю Антона Яковлевича, – заметила я.

– Да нет же, – возразил он мне. – Ты говоришь о Пытеле-старшем, а это Пытель-младший, его сын. Юрий Антонович тоже уролог, доктор медицинских наук, профессор и заведует кафедрой урологии в Первом Московском медицинском институте. Таких именитых урологов у нас в Москве, а может и в стране, всего двое: профессор Лопаткин (ныне Н. А. Лопаткин – академик АМН СССР. – Л. 3.) и профессор Пытель-младший.

Меня это заинтересовало, но встретиться с Юрием Антоновичем тогда ие удалось. Прошли годы. Однажды зимой я довольно сильно простудилась, однако, не долечившись, вынуждена была выехать на гастроли к нефтяникам Тюмени, а оттуда – на Север, к полярникам и пограничникам. В Москву вернулась совершенно больной, понадобилась помощь уролога. Вот тогда я и обратилась к Юрию Антоновичу Пытелю в I Медицинский институт.

Пытель-младший встретил меня с предупредительностью и вниманием, которые свойственны настоящему доктору, чуткому и отзывчивому. Его кабинет напомнил мне кабинет Героя Социалистического Труда, народного артиста СССР И. А. Моисеева, художественного руководителя ансамбля народного танца СССР. В этом кабинете было не меньше сувениров и памятных подарков, чем у знаменитого хореографа. Как объяснил мне потом

Юрий Антонович, многие из них – дар клинике от шефствующих и подшефных учреждений, зарубежных учеников и коллег.

На рабочем столе профессора – книги по специальности, статьи, журналы и множество почти одинаковых записок, в которых, как оказалось, сосредоточены наиболее важные текущие дела и заботы.

Я сразу очутилась в довольно необычной для меня атмосфере повседневной работы Юрия Антоновича. Телефоны звонили почти непрерывно. Сижу рядом и невольно слышу голос на другом конце провода:

– Юрий Антонович?

– Да.

– Здравствуйте. С Новым годом!

– И вас тоже поздравляю.

– Это Назарова Ирина Петровна из Алма-Аты.

– Слушаю вас, Ирина Петровна, внимательно. Что случилось?

– Ничего. Вы не помните меня?

– Пока что-то не припоминаю.

– Ну как же, вы мне такой булыжник из почки удалили…

– Когда?

– Двенадцать лет назад.

– И что же?

– Ничего. Все у меня хорошо. Просто я вам звоню, чтобы поздравить с Новым годом и пожелать здоровья и