Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

— неужели всё со мной было? А потом, когда СВО началась, я пошёл воевать. К этому времени уже контракт подписал. И пошёл. С женой расстались до этого. По-хорошему, по-дружески. У неё уже новый муж есть. А мы с дочкой очень близки. Ей уже десять в этом году. Сейчас, пока я дома лежал между госпиталями, она каждый день после школы ко мне приходила. Играли, уроки учили, фильмы смотрели. Тех медвежат вспоминали. Скучаю я по цирку, конечно. Скучаю. Но пока сальто-мортале у меня максимум до операционной, видишь?

Миша дышит. А я повторяю анатомию, глядя на мышцы на его спине. Отличная спина. Просто отличная! Где ещё такую увидишь? Каждая мышца прорисована круче, чем в атласе.

— Ир, — говорит Миша, — ты мне только лёгкие не раздыхивай, ладно? Да всё хорошо ты делаешь. Но в прошлый раз я полночи кашлял и отплёвывался чернотой. Я понял, что это всё моё курево. Но мне не понравилось. Пусть лучше будет, как есть.

Я смеюсь. Типичный госпитальный зожник, Акробат. Безалкогольное пиво и «оставь мне мой никотин».

* * *

Закончив с Мишей, я перехожу ко второму Андрюхе. Он не любит много говорить. Поэтому мы по большей части молчим.

Правая нога ампутирована чуть ниже колена. Левая — под копирку, как у первого Андрея, что лежит рядом. Оторванная и заново пришитая стопа. И отделённая от кости икра.

Из-за этого — левая нога стала сантиметров на восемь короче, чем была. И невозможно начать подбирать протез на правую ногу — непонятно, на сколько удастся удлинить левую после того, как кости срастутся.

Андрюха из-под Тамбова. Мобилизованный. Работал водителем. К нему приехала жена. Давно приехала. Недели три назад. Сразу же, как только перевели в этот госпиталь и дали отмашку: «Можно!»

И каждый день с 16–00 до 20–00 она сидит рядом. Приносит чипсы, вывозит гулять на коляске во двор, смотрит вместе с мужем фильм, съедает картошку на ужин. Мясо оставляет Андрюхе. Тот замечает — и делит порцию пополам. По чесноку чтоб.

— Всё хорошо у вас с женой? — спрашиваю.

— Да, нормально, — кивает Андрюха. И будто спохватывается: — А что, может быть иначе?

— По-разному бывает. Кто-то из женщин не выдерживает такого испытания. Уходит. Кто-то забирает при этом карточку мужа.

Андрюха смотрит на меня с недоумением.

— Что тут не выдерживать? Это же меня ранило, а не её. Тем более, это же всего лишь ноги. Всё пройдёт. Время нужно. Ну а так-то что?

Я работаю с Андрюхой. Он светлый, коротко стриженный. Шрамы от осколков заживают на левом плече — дотрагиваться пока нельзя. В голове шум. Порох попал в левый глаз, и потому он видит плохо. Контузия, голову нужно расслаблять.

Я работаю с Андрюхой и думаю про его жену. Молодую женщину из-под Тамбова. Им обоим меньше тридцати.

На ней — обтягивающие джинсы, волосы, выкрашенные в ультра-чёрный цвет, и спокойствие во всем. Она ведёт себя, будто всё так, как и должно быть.

Она ведёт себя, как я.

Вот только я здесь полтора года. Пообвыклась. И у меня здесь нет родных. Я рядом, но на расстоянии. А она внутри ситуации. И спокойна. Не деланно. Внутренне. Вот ведь!..

И Андрюха спокоен:

— Это ж всего лишь ноги. Что такого?

* * *

В тот момент, когда я начинаю собираться, меня окликает мужчина с боковой койки:

— Посмотрите мне шею, пожалуйста! — и спешно представляется: — Я Денис.

Видя согласие в моем взгляде, он стягивает тельняшку. Денису за пятьдесят. Сухой. Поджарый. Нога ампутирована.

— Когда была операция? — спрашиваю.

— Шесть дней назад.

— Больно?

— Нет, — говорит Денис.

И, кажется, сам этому верит.

— Ложитесь на спину.

И, пока он переворачивается, я выставляю в коридор вешалку с общей одеждой — с тёплыми, на байковом подкладе, больничными халатами (парни выходят в них курить во двор). Теперь я могу подобраться к шее Дениса. Пробегаю пальцами снизу. Ощущаю выпирающий седьмой позвонок:

— Здесь?

Денис кивает.

Я расслабляю мышцы плеч. Подключичные зажимы. Денис переворачивается на живот. Я работаю со спиной.

Мы молчим. Просто работаю.

— Можно я вам завтра напишу? — спрашивает Денис. — Меня переведут в соседний корпус. Может, вы ко мне туда придёте? Я ж из-за этого позвонка ничего тяжёлого поднять не могу.

— Вам и не надо сейчас ничего тяжёлого поднимать. Вы там уже натаскались. Броник тяжёлый был?

— Облегчённый, — выдыхает с болью Денис. — Десять кэгэ.

Денис снова лежит на спине. Я заканчиваю. Шея расслабилась. Поворачивается в обе стороны. Позвонок уже не так выпирает.

— С одного раза не сделать всё, да?

— Никак.

Мы обмениваемся телефонами. Тут, на площади Ленина, куда ни плюнь, сплошь госпитали. Забегу, если пропуск дадут. Денис садится на кровати. Выглядит — чисто Лунтик: «Ребята, я родился!» Смотрит на меня:

— Слушайте. И нога не болит. Вообще прошла. Как это?

А я знала. Я знала, что нога болит. Она не может не болеть на шестой день после ампутации. Просто эта боль стала частью жизни Дениса. Стала настолько фоновой, сопровождающей частью жизни, что сейчас, когда мышцы в теле расслабились, тело вновь задышало свободой.

И стало вдруг ясно: нога не болит!

Не болит минуты на три. Если повезёт — на пять. Но не болит же. И можно вспомнить, как это — жить без боли. И можно поверить, что пройдёт время — и снова можно будет жить без боли.

* * *

Опять я выбегаю из госпиталя последняя. После двадцати трёх. И еду домой в пустом метро.

И молю Бога о болящих воинах. Андрее, Михаиле, Андрее, Денисе. И новообращённом воине Вячеславе.

Придя домой, падаю на кровать. И, мгновенно заснув, ворочаюсь от звуков снарядов, что взрывались там. Пока убирала боль и снимала спазмы, я слышала всё.

Я сплю и вижу там, наверху, Бога. Вижу, как Он дал Вячеславу третий шанс. И вижу, как здесь, на земле, Вячеслав кивнул, когда батюшка предложил ему покреститься.

29 марта 2024 года

Дмитрий

Накануне у Егора была операция. Убрали из раны вакуумный отсосник, с которым боец провёл больше недели. Руку жёстко зафиксировали эластичным бинтом — стянули шов. Я работала с пяткой. Егор закрыл глаза. С открытыми глазами ему сложно было анализировать: как так? Я жала на точки на пятках, а боль в руке ослаблялась и уходила.

Егор сосредотачивался на ощущениях.

— Вот теперь совсем боль ушла. Отпустило.

Он мечтал, что на следующей неделе его — даст Бог — выпишут. Залежался. Пора домой. В семью. Я знала