Крёстные матери. Женщины Коза ностры, Каморры, Ндрангеты - Алекс Перри

решения показывают, что вспомогательные (часто ненасильственные) роли женщин в преступных сообществах признавались еще в XIX веке – например, vivandiera (поставщик), postina (почтальон) или messaggera (посланник) у банд разбойников. Тот факт, что такое поведение часто не считалось наказуемым, можно объяснить культурным стереотипом о преступниках-мужчинах; этот стереотип долго влиял даже на судей, смягчая наказание для женщин-мафиози, которых считали «пассивными субъектами», подчиненными мужчинам.

С другой стороны, хотя это случается редко, женщины иногда берут на себя руководящие роли в кризисных ситуациях – например, когда босс в тюрьме, в бегах или недееспособен. Как отмечает Массари на примере Сакра Корона Унита: «Отсутствие мужчины и временное положение женщины напрямую связаны и логически вытекают друг из друга». Конечно, для этого требуется сильная, уверенная, предприимчивая личность женщины с высокой осведомленностью о культуре насилия.

Примеры женщин, возглавивших организации в кризис, есть и в других странах. Однако не всегда ясно, связано ли это именно с отсутствием подходящих мужчин или с высоким криминальным потенциалом самих женщин.

В рамках внеассоциативных типологий поведения (наркоторговля, мошенничество, отмывание денег, управление незаконным бизнесом) на международном уровне наблюдается рост активного участия женщин. С точки зрения функциональной логики преступной деятельности, это можно объяснить тем, что женщины, именно как женщины, реже вызывают подозрения, что облегчает уклонение от полицейского контроля и судебного преследования.

Теперь обратимся к «экзокриминальным» факторам, влияющим на роль женщин в криминальной среде. Не претендуя на полноту, перечислю их:

– социокультурное развитие (общее или контекстуальное);

– эмансипация женщин в плане потенциального равенства с мужчинами;

– экономические условия (безработица, борьба за выживание, культ успеха и прибыли – кратко: нужда и/или жадность);

– психологические особенности личности (сила характера, харизма, агрессивность, предрасположенность к насилию, лидерские качества).

Я включаю личностные черты в «экзокриминальные» факторы, так как следует отвергнуть идею о «врожденной» криминальной психологии; определенные черты могут предрасполагать к преступности лишь во взаимодействии с контекстом или криминальной средой.

Особо рассмотрим растущую тенденцию женской эмансипации в смысле ослабления подчинения мужчинам. Как и в какой степени это поощряет более активную роль женщин в преступных организациях и преступности в целом?

На первый взгляд кажется, что рост числа женщин в ролях, выходящих за рамки традиционной помощи (например, «добытчики», «посыльные», «сборщики денег», менеджеры, отмыватели), можно объяснить культурной эволюцией и личной эмансипацией с признанием активного сотрудничества или соруководства и значительного равенства с мужчинами. Но возникают вопросы: действительно ли это экспрессивная эмансипация в движении от традиции к современности? Или это «частичная», «неполная» или «кажущаяся» эмансипация, характеризующаяся постоянной гибридизацией традиции и современности.

Что касается итальянских «мафий», вторая концепция («частичной» эмансипации) кажется доминирующей, поскольку в них сосуществуют элементы современной эмансипации и архаичного примитивизма. Анализ случаев женщин в главах Моники Массари и Омбретты Инграски репрезентативен: даже исполняя руководящие роли в качестве замены мужей, эти женщины способны проявлять власть и насилие (легитимированные их связью с мужчинами), но при этом остаются объектами мужского господства и насилия. Например, Мария Серрайно, влиятельная фигура в Ндрангете, регулярно подвергалась избиениям и психологическому насилию со стороны мужа.

Как отмечает Инграски, «очевидный паритет, достигнутый женщинами внутри мафиозного синдиката, может проявляться в рабочей сфере, но не в личной». Возникает вопрос: имеем ли мы дело скорее с «псевдоэмансипацией» (по ее определению), чем с подлинной? Рассмотрим ситуацию в других странах.

Во всех главах о Германии, Японии и Аргентине упоминается «эмансипация» как фактор вовлечения женщин в преступные роли. Развитие нелегальных рынков под влиянием социально-экономических изменений и глобализации создает возможности для женщин; их растущее присутствие в криминальном мире интерпретируется как инструмент (пусть и спорный) борьбы с дискриминацией и достижения гендерного равенства. Манабу Миядзаки, например, поддерживает этот тезис применительно к Японии.

Связь между эмансипацией и преступностью также рассматривается в главе о Германии, где отмечается рост участия женщин (около 35,7%) в отмывании денег. Однако вопрос о подлинности этой эмансипации остается. Одно из объяснений – женщины «эмансипируются» через семейные связи и доверие, становясь исполнительницами преступлений, приносящих незаконный доход, или отмывательницами денег, чей пол делает их менее заметными для правоохранительных органов. В главе об Аргентине также предлагается связь между ростом уровня образования женщин и увеличением их активных криминальных ролей, особенно в розничной торговле наркотиками. Здесь выделяются две категории: дипломированные безработные, вступающие в наркоторговлю из экономической нужды, и те, кто делает это для поддержания статуса или из жадности.

Даже при возросшей эмансипации в Аргентине мы наблюдаем сосуществование старого и нового. Преступление выступает инструментом освобождения лишь в контексте неполной или искаженной современности – своеобразного перехода. Но существуют ли эти проблематичные связи между преступностью, традицией и современностью? Говоря о «кажущейся» эмансипации, не навязываем ли мы реальности моральные предубеждения? Наше исследование предпринимает первые шаги к ответам на эти вопросы.

История женщин в мафии. Они это для себя или стоят за своих мужчин? Женщины в неаполитанской Каморре (1950–2003)

Фелия Аллум

В глобализированном мире «локальные» переменные кажутся утратившими актуальность при анализе социальных, экономических и политических явлений. Термины вроде «транснациональная организованная преступность» или «мафии» применяются к колумбийским картелям, китайским триадам и итальянским группировкам, подразумевая, что местные различия стерлись из-за унификации экономических методов.

Однако такой анализ был бы упрощением. Как утверждает Кастельс, «чем глобальнее становится организованная преступность, тем сильнее ее компоненты подчеркивают культурную самобытность… сохраняя этнические, культурные и, где возможно, территориальные основы. В этом их сила. Преступные сети, вероятно, опережают транснациональные корпорации в способности сочетать культурную идентичность и глобальный бизнес» (Кастельс 2000: 210).

Неаполитанская каморра фундаментально отличается от сицилийской Коза ностры по происхождению, структуре, деятельности и роли в обществе. Сицилийские мафиози презирают каморристов: Томмазо Бузетта назвал их «шутами» судье Фальконе (1993:99), а пентито Сальваторе Мильорино отмечал их показную и открытую деятельность (интервью, 22 августа 1997:29). Региональный контекст четко обозначает различия, включая роль женщин.

Женщины сицилийской мафии воспринимаются как подчиненные жены, не вмешивающиеся в дела мужей. Напротив, женщины Каморры всегда были более вовлечены и осведомлены. Они не пассивны, а составляют активный костяк организации, участвуя в преступной деятельности как по необходимости, так и по умыслу. Они не остаются в тени отцов, братьев или мужей, эволюционируя из системы поддержки ведущих действующих лиц. Женщины занимают формальные роли в Каморре – от директоров «подставных» компаний до стратегических руководителей, принимающих решения и даже совершающих убийства. Например, в мае 2002 года в Лауро перестрелка между женщинами кланов Грациано и Кавас привела к трем погибшим и шести раненым («Убийца Донн», Cronache di Napoli, 29 мая 2002: 1), подтверждая их статус ключевых игроков.

Трансформацию ролей женщин в послевоенный период (особенно последние 20 лет) объясняют три фактора: (1) изменения в гражданском обществе; (2) первая война Каморры