Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл

командующая Армией спасения Эванджелин Бут [66] часто останавливалась в гостинице на 45-й улице, и надеялась, что им с Таллулой удастся найти там скромное и респектабельное жилье.

Лишь когда они вошли в шумное лобби отеля «Алгонкин» и заметили, как из лифта выходят две напудренные и накрашенные женщины явно «театрального» вида, Луиза заподозрила, что, ее, вероятно, дезинформировали. За первым обедом в ресторане отеля ее подозрения подтвердились: в зал вошли несколько знакомых актеров, в том числе Энн Эндрюс и Дуглас Фэрбенкс – младший. Отель, по неведению выбранный Луизой, оказался средоточием общественной жизни театрального Нью-Йорка. Актеры, выступавшие на Бродвее, арендовали здесь люксы (тут, например, жили Джон, Этель и Лайонел Бэрриморы), а после представлений все шли ужинать в ресторан «Алгонкин». Через год отель выбрали местом собраний члены «круглого стола» – нью-йоркского литературного кружка, в который входили интеллектуалы и журналисты, в том числе Роберт Бенчли, Хейвуд Браун и Дороти Паркер.

Увидев реакцию Луизы, Таллула поначалу испугалась, что тетя велит собирать чемоданы и уезжать. Но Луиза, как все Бэнкхеды, обожала театральный лоск и, хотя боялась, что роль компаньонки в такой среде играть будет сложнее, признавала, что «Алгонкин» – идеальное место, чтобы обзавестись профессиональными контактами в театральной сфере. Что до Таллулы, то в «Алгонкине» она словно попала на страницы журнала о кино. Впервые оказавшись в лифте с Этель Бэрримор, она прислонилась к стене, чтобы не упасть: Этель казалась ей божеством. «Ее властная манера, насмешка в голосе, презрение в глазах, окутывавшее ее величие, – все это произвело на меня сильнейшее впечатление».

Впрочем, Таллула рассчитывала, что вскоре сама начнет производить такое же впечатление на окружающих, и в свободное от работы время бесстыдно слонялась по барам и лобби отеля, высматривая актеров и заводя с ними беседы. Она проникала на все вечеринки после спектаклей и ужины, флиртовала или смешными ужимками перетягивала на себя все внимание. «Я бы спрыгнула со скалы, лишь бы заслужить похвалу тех, кого встречала на этих полуночных вечеринках, – вспоминала она. Часто ее заносило. – Я была такой дурочкой и изображала из себя невесть что; на самом деле я нервничала, а всем казалось, что я задираю нос, но это были просто нервы».

В то время в «Алгонкине» жила британская актриса Эстель Уинвуд. Она вспоминала, что Таллула ей сначала не понравилась: «Она заходила и скакала по залу. Зачем? Она тогда никому не была интересна». И все же перед обаянием Таллулы было сложно устоять. Эстель признавала, что никогда не видела «настолько хорошенькую» девушку, и, как и остальные постояльцы отеля, постепенно прониклась симпатией к этой невероятно красивой девочке, такой забавной и говорившей с тягучим южным акцентом. Таллула отлично умела пародировать людей и заслужила первые приглашения за столики в «Алгонкине» своими пародиями на тех самых звезд, с которыми мечтала подружиться. Ее позвали на вечеринку нью-йоркского издательства «Конде Наст», чтобы она спародировала Этель Бэрримор.

Ее безудержный энтузиазм не оставлял равнодушным даже самых толстокожих и циничных акул кинобизнеса. Таллула читала все газеты и журналы, чтобы быть в курсе сплетен киноиндустрии, и не пропускала ни одного нового спектакля и фильма, а часто и пересматривала их повторно. Эстель Уинвуд была потрясена, когда Таллула сообщила, что видела ее в бродвейской пьесе «Зачем на мне жениться?» восемнадцать раз! Через несколько недель Таллула умудрилась втереться в любимицы ко всем завсегдатаям «Алгонкина». Актриса Энн Эндрюс вспоминала, что никогда не встречала людей настолько энергичных и жизнерадостных: «Она, казалось, не шагала, а порхала». Редактор «Вэнити Фэйр» Фрэнк Крауниншилд считал ее «жгучее желание стать кем-то» поразительным и очень милым.

Но Луиза в итоге не выдержала. Влившись в это колоритное взрослое общество, малышка Таллула начала перенимать его привычки. Закурила, научилась словам, от которых ее бабушка упала бы в обморок, поздно возвращалась домой, иногда забывая предупредить об этом тетю по телефону. К лету Луиза поняла, что за Таллулой не угнаться. Бесконечные кастинги, репетиции, фотосессии, спектакли, обеды, ужины и поздние вечеринки – Луиза выбилась из сил. Она чувствовала, что ей не удается должным образом выполнять обязанности опекунши, и вконец отчаялась, узнав, что Таллула в попытке немного заработать позировала фотографу полураздетой.

Луизе не хотелось думать, чем еще могла заниматься Таллула, и в конце концов она попросту решила самоустраниться. Летом 1918 года вступила в Красный Крест и уплыла в Италию помогать на войне. Ее отъезд вызвал суматоху; Бэнкхеды спешно реорганизовались, и тетя Мари с тетей Флоренс согласились по очереди присматривать за Таллулой в «Алгонкине». Однако обеих шокировал ее образ жизни. «Это был ад», – утверждала Флоренс. Никто не собирался брать на себя ответственность и устанавливать Таллуле рамки. И вот к началу 1919 года Бэнкхеды нехотя решили, что им придется довериться семнадцатилетней Таллуле и отпустить ее в одиночное плавание.

Впрочем, они пытались контролировать ее издалека [67]. Уилл попросил управляющего «Алгонкином» Фрэнка Кейса установить комендантский час и закрывать отель в полночь, но на Таллулу это не подействовало: если она опаздывала и дверь оказывалась запертой, она ночевала у подруги. «Я могу или управлять отелем, или нянчить Таллулу, – ответил Кейс. – Я не могу делать и то и другое». Джеймсу Джулиану поручили регулярно отчитываться перед Бэнкхедами; также Таллулу завалили тревожными и укоризненными письмами с просьбой не выходить за рамки. Уилл писал о необходимости экономить и сократить количество выкуриваемых сигарет: «Надеюсь, ты не слишком много куришь, сигареты сильно вредят нервам и внешности». Бабушка Таллулы полагалась на ее порядочность: «Я так крепко тебя люблю. Не верю, что ты можешь меня разочаровать и сокрушить мои надежды».

В этой переписке содержалась невысказанная, но явная угроза: родственники намекали, что, если Таллула опозорит свое доброе имя, ей велят вернуться домой. Но в Нью-Йорке о ней было кому позаботиться. Эстель Уинвуд быстро разглядела под дерзостью Таллулы неуверенного в себе и ищущего одобрения ребенка; не укрылось это и от Джобины Хауленд, высоченной блондинки и открытой бисексуалки, приправлявшей свою речь цветистыми ругательствами. Когда Таллула только начала курить, в лобби ее как-то остановил громкий голос, «пролаявший: “А ну вынь изо рта эту гадость, малолетка!”». Это была Джобина. После отъезда Луизы они с Эстель назначили себя неофициальными опекуншами Таллулы и следили, чтобы по вечерам та возвращалась к себе в комнату в целости и сохранности и хотя бы не голодала.

Экономить Таллула не умела. Родственники давали ей пятьдесят долларов в неделю; половина уходила на жилье, а остальное она часто тут же тратила на новую шляпку или билеты в театр. К