Пролетая над самим собой - Евгений Модестович Табачников

Участник команды КВН 1-го МОЛМИ (Московского ордена Ленина медицинский институт им. Сеченова). 1967

А пока на дворе КВН сезона 1966/1967, ознаменованный участием четырех команд: Перми, Днепропетровска, Одессы и нашей, представлявшей Москву. Команду Первого медицинского института возглавлял обаятельнейший и остроумный толстяк Матвей Левинтон, ставший впоследствии киноактером. Готовил нас один из отцов-основателей игры, придумавших Клуб веселых и находчивых еще в начале шестидесятых, – Алик Аксельрод. Мне поручили разрабатывать конкурс: придумай «самое-самое актуальное на сегодняшний день». Заканчивалось строительство Останкинской телебашни. Велись последние монтажные высотные работы. И мы выиграли, привезя бригадира, завершившего укладку последнего метра арматурного каркаса. Выхожу на сцену, руки мокрые, несу какую то «пургу», жюри признает нас победителями конкурса. Ура!!!

В финале сезона, в мае 1967 года, в знаменитом телетеатре на площади Журавлева Мотя Левинтон, который до этого никогда не проигрывал конкурса капитанов, уступает в острой борьбе Валерию Хайту. В результате – ничья, и Матвей и команда решают, что по справедливости надо отдать первенство гостям Москвы – одесситам. Мы в пролете. Занавес падает…

Ушли из жизни Гриша Горин, Алик Аксельрод, Матвей Левинтон и другие участники тех игр, но жизнь, как и игра, продолжается. На сцене ведущий – Александр Масляков, звучит знакомая мелодия, новые команды появляются на сцене…

Трудно себе представить, что, несмотря на, мягко выражаясь, бурную студенческую жизнь, с третьего курса у меня началась и другая, параллельная научно-клиническая работа – сначала на кафедре патологической физиологии, где разрабатывалась тема «Применение миорелаксантов в анестезиологии», а затем в течение нескольких лет – почти самостоятельная работа в 67-й городской больнице, в отделении анестезиологии и реанимации, под руководством профессора В. Жорова. После института я мечтал пойти работать по этой специальности. Мечты иногда сбываются…

ЦИТО – понять и простить

Моя официальная советская трудовая деятельность началась и закончилась в ординаторской отделения анестезиологии и реанимации Центрального института травматологии и ортопедии имени Н. Н. Приорова МЗ СССР. На первом этаже длинного неказистого здания помещался приемный покой с экстренной операционной и отделением интенсивной терапии, в котором день за днем на протяжении более чем 20 лет я и искал себя, пройдя путь от врача до младшего научного сотрудника.

Отделение возглавлял добрый, милый сангвиник, прошедший всю войну профессор Н. В. Меняйлов. Наша интенсивно-анестезиологическая команда насчитывала 10 трудоголиков, судя по количеству дежурств на лицо и объему операций в день.

Ординаторская маленькая, притом очень неудобная, перегороженная шкафом, занимала 12 квадратных метров. В углу справа от двери находился уютный закуток с раковиной, примерно полтора метра в ширину и столько же в глубину, на первый взгляд, совершенно незаметный. Рукомойник использовался не только по прямому назначению, но и выполнял роль писсуара для некоторых наиболее «воспитанных» членов коллектива. О таких «членах» не без профессиональной гордости говорил старший научный сотрудник Коля Миронов, сын известной на всю страну Зои Сергеевны Мироновой, профессора, главной эскулапши спортивной элиты СССР: «Только покойник не ссыт в рукомойник».

Интубация трахеи во время наркоза. ЦИТО. 1972

На маленьком диванчике у стены в позе лотоса, как петух на шесте, восседал круглолицый толстенький человек – доктор Петр Матвеев. На батарее под окном пованивали его шерстяные носки. Петр передвигался исключительно на велосипеде, стараясь использовать этот вид транспорта и в заснеженные московские зимы: «Без спорта мы никуда». Но его девизом были и другие слова: «Не спешите выполнять поручения, их может выполнить за вас кто-нибудь другой». Он принципиально никогда не отступал от этого правила.

У окна, опершись массивным задом на письменный стол, привычно что-то важное вынимая из носа, философствовал Валерий Шемов. Валерий был яркой фигурой не только нашего коллектива, но и Одинцовского района Московской области, где его знала в прямом смысле каждая собака. «Ребя, – обращался Валерий к коллегам, – вчерась к нам в сельпо завезли плодово-ягодную бормотуху за рубль 29 коп, в народе называемую “Мечта Мичурина”, а пьется она, сучара, как вино, что за рубль 35 коп. Уссаться можно…» В Валериной фигуре все напоминало Гаргантюа, кроме того, наш исполин обладал испитым лицом удивительно красочного буро-сине-красного цвета. При этом наш коллега всегда был нежен, внимателен и загадочен с пациентами, если, конечно, в этот день мог соответствовать высокому званию советского врача.

Нездоровые и просто больные совершенно искрение (о, загадка советской души!) любили его. Доктор, с позволения сказать, Айболит, мог часами после работы говорить ни о чем, активно жестикулируя, принося мужикам в палату заветную четвертинку, и писать липовые справки нуждающимся. В общем, свой в доску врач.

Деятельность отделения держалась на плечах русских кариатид: Надежды Ивановны, Марины Петровны, Валентины Ивановны и Алевтины Ивановны. Доброта и сострадание, квалификация и желание работать ставили их на несколько голов выше нас, местных атлантов, с постоянными жалобами на хирургов, которые «записали, козлы, еще один наркоз на свою и на нашу голову».

В 1970–1980-е годы в ЦИТО хирургические и ортопедические отделения возглавляли настоящие знатоки своего дела. Делая «анестезиологическое пособие», или, по-простому, давая наркоз на операциях с участием профессоров К. М. Сиваша, А. В. Каплана, О. Н. Гудушаури, наблюдая за виртуозной техникой, за разработкой новых аппаратов и суставов, невольно погружаясь в атмосферу «операционного театра», я получал заряд оптимизма и жизненной энергии.

Профессор Сиваш, могучий, красивый, вальяжный мужчина, у которого дрель в руке казалась маленьким смычком, обладал удивительным глазомером и техникой работы со скальпелем, без предварительной разметки отправлял спицы точно в то место, куда нужно, и головка искусственного сустава легко находила свое законное место в вертлужной впадине. При этом операция длилась не больше двух часов. По каким-то известным только ему причинам давление у пациентов оставалось стабильным, а кровотечение – минимальным. Работать с ним и его ассистентом доктором Борисом Морозовым было одно удовольствие. Всегда доброжелательный с коллегами, Сиваш острил даже во время сложных ситуаций.

Со мной разговор обычно начинался после утренних приветствий одной и той же фразой: «Ты никогда не хотел стать композитором?», а дальше, не получив ответ, сразу шел короткий припев, исполняемый словно бы хриплым голосом Л. Утесова, – «У Черного моря…»

Как своего личного анестезиолога – а с профессором у нас сложились доверительные рабочие отношения – Константин Митрофанович приглашал меня на свои фирменные операции по эндопротезированию тазобедренного сустава в другие города и даже в Четвертое управление (кремлевские больницы), куда без специального пропуска нельзя даже ступить на порог.

Послеоперационные осложнения встречались крайне редко, и люди, обретя