Русский иностранец Владимир Даль - Евгений Николаевич Никитин

Александр Никифорович Дьяконов в Оренбурге ходил ко мне с Киршей Даниловым да с Памятниками русской словесности ХII века, и точно так же мы целые вечера просиживали над ними… Изучение старинных памятников утвердило тогда во мне намерение составить Словарь… Дьяконов поддержал меня».

Вместе с географом и картографом Яковом Владимировичем Ханыковым (будущим, в 1851–1856 годах, оренбургским губернатором) наш герой собрал «Сведения о путях в Хиву», а с его младшим братом Николаем несколько позже принял участие в неудачном Хивинском походе.

В «четвергах» принимал участие путешественник и ботаник Александр Адольфович Леман, приглашенный В. А. Перовским для составления геогностического описания края, а также ссыльные поляки – Томаш Зан, с 1830 года состоявший на службе в Оренбургской пограничной комиссии и организовавший в 1832 году первый местный (сейчас бы его назвали краеведческим) музей при Неплюевском военном училище, и Адам Сузин, с 1829 года находившийся в Оренбурге. Он также поступил на службу в Оренбургскую пограничную комиссию, сначала на должность казначея, а потом архивариуса. Был знаком с В. И. Далем еще один поляк, отправленный за участие в тайном антиправительственном обществе в солдаты, – Ян (Иван) Викторович Виткевич (службу начал рядовым в Орской крепости, в 5-м линейном батальоне Отдельного Оренбургского корпуса). Он обладал удивительной способностью к языкам: кроме русского и родного польского, владел французским, немецким, английским и восточными языками (фарси, узбекским, киргизским, чагатайским). Во время поездки в 1829 году по России известного немецкого ученого и путешественника Александра фон Гумбольта Виткевич был его переводчиком. Благодаря ходатайству немецкого ученого ссыльный солдат в 1830 году был произведен в унтер-офицеры, а в мае следующего года ему был присвоен чин портупей-прапорщика. Виткевич (как и названные выше поляки) служил в Оренбургской пограничной комиссии, выполнял поручения разведывательно-дипломатического характера. 9 ноября 1835 года он отбыл из Орской крепости в Бухару, куда прибыл 2 января 1836 года. По возвращении в Оренбург стал адъютантом В. А. Перовского. Но для нас более интересно то, что с его слов В. И. Даль написал «Записку, составленную по рассказам Оренбургского линейного батальона № 10 прапорщика Виткевича, относительно его пути в Бухару и обратно».

Позднее, переехав из Оренбурга в столицу, В. И. Даль продолжил устраивать у себя дома «четверги». Один из них, 19 сентября 1845 года, стал днем основания Русского географического общества.

В. А. Жуковский

Выше говорилось о различиях в эстетических взглядах В. И. Даля и А. А. Бестужева-Марлинского. Еще большая разница в представлениях о том, какой должна быть русская литература, была у В. И. Даля и В. А. Жуковского. Наш герой еще в середине 1820-х годов в «Романе в письмах» сказал:

«…У нас так мало хорошей поэзии… Поэзия наша есть поэзия иноземная, переодетая только в слова и выражения русские».

Эта констатация печального, с точки зрения В. И. Даля, факта в полной мере относилась к творчеству В. А. Жуковского. Основная часть его поэтического наследия представляет собой переводы произведений европейских авторов. Русская поэзия, убежден был В. И. Даль, должна иметь родные, отечественные корни. В ее основе должен лежать настоящий русский язык, который намеревался собрать в специальном словаре и передать отечественным литераторам наш герой. Он свое представление о том, какой должна быть русская поэзия, высказал в «Романе в письмах»:

«…В чем состоит истинная красота поэзии для каждого народа, в особенности красота поэзии такой, которая бы могла нравиться людям всякого состояния, ежели не в характере национальности, соответственно коему изображен тот идеальный мир, в который хотя никто из нас на яву никогда переселиться не сможет, но к которому мечтами обольщенное воображение иногда летает, как будто в отдаленный, но родной край!»

Для русского человека родной край – это Россия со своим богатейшим русским языком. У В. А. Жуковского взгляд на литературу и, в частности, на поэзию был иной. Просторечия он считал недопустимыми, смотрел на них как на недостаток, изъян литературного произведения. В статье «О басне и баснях Крылова», вызванной выходом в свет первого отдельного издания басен нашего великого баснописца (СПб., 1809), Василий Андреевич написал:

«Но довольно; читатели могут сами развернуть Басни Крылова и заметить в них те красоты, о которых мы не сказали ни слова за неимением времени и места. Сделаем общее замечание о недостатках. Слог Крылова кажется нам в иных местах растянутым и слабым (зато мы нигде не заметили ни малейшей принужденности в рассказе); попадаются погрешности против языка, выражения, противные вкусу, грубые и тем более заметные, что слог вообще везде и легок и приятен».

Именно такие – просторечные, «противные вкусу, грубые» выражения активно применял в своих сочинениях В. И. Даль. Он по причине эстетических разногласий отказал В. А. Жуковскому в его просьбе дать местную (кайсацкую или башкирскую) основу для будущих поэтических дум или баллад. С этой просьбой Василий Андреевич обратился во время приезда в Оренбург в составе свиты будущего императора. В. И. Даль долго не решался на отрицательный ответ, наконец, 30 мая 1838 года написал:

«Если бы Вы, Василий Андреевич, знали, с каким глубоким и священным чувством я пишу это первое к Вам письмо – то Вы, конечно, не судили бы меня за пробел, которым начинаю письмо это, вместо обычного, общепринятого: ”Милостивого Государя“. Позвольте мне открыть душу перед Вами: условное и холодное начало это пугало и студило меня; между тем однако же не ставало у меня смелости и духу писать так, как просила душа, мне казалось это не прилично – и вот, частию по крайней мере, почему я остался виноват перед Вами, не написал вовсе, день уходил за днем и ушло дней уже много.

В. А. Жуковский

Я обещал Вам основу для местных, здешних, дум или баллад; утук[9] был Ваш, а с ним и вся отделка. Я не забыл этого обещания, может быть, ни одного дня, со времени Вашего отбытия, а между тем – обманул. Но дело вот в чем, рассудите меня с собою сами: надобно дать рассказу цвет местности, надобно знать быт и жизнь народа, мелочные его отношения и обстоятельства, чтобы положить резкие тени и блески света; иначе труды Ваши наполовину пропадут; поэму можно назвать башкирскою, кайсацкою, уральскою – но она, конечно, не будет ни то, ни другое, ни третье. А каким образом могу я передать всё это на письме? Я начинал несколько раз,