Леонид Андреев: Герцог Лоренцо - Павел Валерьевич Басинский

от мамы все письма и дневники Леонида Николаевича Андреева, когда они куда-то с мамой уезжали, отдал в чьи-то руки якобы “на сохранение”, но, конечно, этот или эта “некто” их не вернул, и только сохранилось несколько писем. Я очень хорошо помню клеенчатую, очень толстую тетрадь дневника, в которой были вклеены иллюстрации, нарисованные масляными красками Леонидом Николаевичем. Он очень хорошо рисовал. Помню такой рисунок: лес, мама идет с каким-то студентом, а из-за дерева в них целится с револьвером в руке Андреев, одетый в студенческую тужурку.

Из-за отсутствия дневников нам мало известно, как протекал роман с Антоновой. Согласно воспоминаниям ее дочери, “Андреев и мама полюбили друг друга, и Андреев сделал маме предложение, но бабушка (мать Надежды. – П.Б.) категорически отказала. Маме было всего 16 лет, да не только мамин возраст играл тут роль, бабушку пугал характер Андреева, его выходки, любовь его выпить”.

У нее были родители и, как свойственно родителям, слушались голоса общественного мнения. Она же была покорная дочь. Поэтому она сказала:

– Прощайте и простите.

Он растерялся и ответил:

– Прощайте.

“Он, она и водка”

Но если Андреев пытался покончить с собой в январе, а первое предложение Антоновой он сделал не раньше 22 июня, то ни Надежда, ни ее мать не были в этом виноваты.

Однако в воспоминаниях Павла и Риммы есть указание на то, что брат пытался покончить с собой именно по причине отказа Антоновой. И происходило это не в январе, а осенью 1894 года, причем не в Москве, а в Орле.

Вспоминает Павел Андреев:

“Осенью того же года он делает ей предложение, на которое получает отказ. Тогда он снова покушается на самоубийство… Осень, но день солнечный, ясный. Леонид в очень приподнятом настроении уходит часов в шесть вечера из дому. Возвращается поздно и слегка выпивши. Очень взволнован. Здесь у него происходит бурный и нервный разговор с матерью: он приходил к ней прощаться, так как решил покончить с собой. Я застал такую картину. Мать почти без чувств лежит у себя в комнате на постели, а около нее на коленях, целуя ее руки, стоит Леонид. Потом он встает и быстро уходит… Выбегаю на двор и я, становлюсь там на колени и молю бога спасти Леонида.

Потом бегу на улицу и бегу к его товарищу, у которого, по-моему, он должен взять револьвер… Сердце готово было выскочить, так сильно оно билось. На углу улицы стоял городовой, а с ним несколько каких-то темных фигур. Я подбежал к нему и спросил, не проходил ли здесь только что студент, он должен был пройти вот в этот дом. И я указал на угловой дом, в котором и жил товарищ Леонида. Оглядев меня с ног до головы, городовой сказал, что минут 15 тому назад какой-то студент стрелялся, но не убил себя, а только ранил и что двое его товарищей, с которыми он шел, унесли его к себе…”

Конец Романа

Отношения Андреева с Антоновой тянулись долго и мучительно. В 1897 году он делает ей второе предложение. И здесь повторилась история с Сибилевой.

Оказавшись в большом городе, весьма миловидная Наденька попала в окружение новых кавалеров и перспективных женихов. У нее появилась возможность выбирать. Поэтому она медлит, сомневается. Влюбленность же Андреева перерастает в абсолютную психологическую зависимость, которая только отпугивает Наденьку.

Он пишет в дневнике 1897 года:

Значение этой любви для меня громадно. Она – единственный смысл моей жизни.

И совершает ошибку за ошибкой, начиная преследовать девушку. Караулит возле ее дома:

Чуть-чуть не налетел на Наталью Алексеевну, мать Антоновой. Она шла с сынишкой, который что-то болтал; я задал стрекача – и прозевал, кажется, Н.А., которая вошла в калитку вслед за матерью. С ней был какой-то господин – если это только была она. Страшно обозлился и оттого, что не удалось взглянуть на нее, и оттого, что с ней этот господин.

При этом он отдает себе отчет в том, что она не стоит такой невероятной любви.

Добра она свыше всякой меры? Великодушна? Умна до гениальности? Красива до божественности? Нет. Едва ли она добра. Великодушия у нее нет. Ум обыкновенный. Красавицей назвать нельзя… Так почему же, за что люблю ее я так безумно, так безгранично, такой нечеловеческой, страшной в своей силе и непреоборимости любовью?

Четвертого сентября 1897 года ночью в дневнике появляется запись:

Завтра страшный день. Много он может дать и в ту и в другую сторону. Может быть рубежом, с которого начнется новая жизнь.

Днем он “случайно” оказался на Пречистенке, встретил Надю и попросил ее назначить время, чтобы “серьезно и долго поговорить с ней”.

Н.А. после некоторых колебаний назначила завтрашнее утро. “От 11 ч. до… Большой Бронной…”, как смеялась она… И я смеялся, но что-то завтра будет?

Пятого сентября в 12 ночи:

Антонова ответила отказом. Писать не могу. Мука, горшая смерти. Страшно.

Но это был не финал. В 1907 году после смерти его первой жены Александры Михайловны Андреев находился на острове Капри, куда его пригласил пожить Горький.

Сюда приехала Надежда Антонова-Фохт.

В начале марта 1907 года на остров Капри приехала ко мне Надежда Александровна Фохт. Отдалась мне. Думали пожениться, но оказалось, что я ее не люблю, люблю только Шурочку. Теперь она живет со вторым своим мужем и часто пишет мне. И любит меня сильно и несчастна.

Глава пятая

Дама Шура[24]

Луч света

В сущности, Надя и ее мать сделали правильный выбор. Зачем девушке из хорошей семьи выходить замуж за нищего пьющего студента? Но летом 1897 года в жизни Андреева случилось событие, о котором он пишет в дневнике весьма скупо, куда больше уделяя места своим любовным страданиям. Между тем для семьи Андреевых это событие было самым важным. В августе их Коточка окончил юридический факультет Московского университета и был назначен помощником присяжного поверенного.

Семья вздохнула с облегчением. Появилась надежда на более или менее обеспеченную жизнь. Из “вечного студента”, каким он сам себя называл, Леонид превратился в дипломированного юриста.

Однако главное внимание в дневнике он уделяет знакомству с семьей Добровых-Велигорских. Эта часть его записей соперничает только с записками об Антоновой. И слово “соперничает” здесь вполне уместно.

Это как бы две стороны