Товарищество на вере. Памяти Инны Натановны Соловьевой - Анатолий Смелянский

он так предусмотрительно готовил и охранял, неоднократно пересматривались. Инна Соловьева как-то назвала этот процесс идеологической спецобработки «резьбой по дереву». В сущности, это была, конечно, «резьба» по живому духу. Первый двухтомник избранных статей и писем Н.‑Д., изданный в начале 50‑х годов, был рассчитан на создание образа мудрого театрального мастера, который посвятил свою жизнь советскому режиму и заложил основы соцреализма в области театра. Отбор и композиция этой печальной книги насквозь были подчинены заранее заданной концепции. В том раскладе статьи Н.‑Д. о мудрости сталинской конституции и иные тексты 30‑х годов занимали весьма почетное место. Так начиналась посмертная канонизация.

Спустя четверть века, в конце 70‑х, вышел принципиально иной по духу двухтомник избранных писем Н.‑Д. (его составил В. Я. Виленкин, один из самых преданных сотрудников Н.‑Д. и его посмертных публикаторов). Двухтомник стал событием советской театральной истории. Две книжки в изящном цветном переплете вызвали взволнованный отклик крупнейших советских режиссеров, произвели впечатление не только театрального, но и человеческого открытия (в том числе и внутри Художественного театра).

Новый образ Н.‑Д. был выстроен на четко проведенной составителем сквозной линии: Немирович-Данченко как строитель театра. Само это строительство открывалось как процесс беспрерывного выбора, как искусство дальнобойной стратегии, а также обдуманного компромисса, который не упускал из виду важнейших целей дела, задуманного в «Славянском базаре». Н.‑Д. открывался в своих высших поступках, в своих звездных режиссерских и человеческих минутах. Открывался как театральный политик, умудренный педагог и практикующий врач, умеющий лечить уродливую психологию театральных людей. Он открывался как несравненный толкователь литературного текста и как своеобразный режиссер, имеющий свою методологию работы с актером, совсем не сводимую к тому, что именовалось «системой».

Следует оценить целенаправленную силу нового отбора и выбора. Избранными оказались не просто письма. Если хотите, была избрана и отстроена иная модель жизни Немировича-Данченко. Из запутанного жизненного клубка (Н.‑Д. признавал еще в начале 20‑х, что прожил пять или шесть жизней) были выдернуты только те нити, что подтверждали искомый образ «строителя театра». Все другие линии и целые «жизни» были даны фоном, пунктиром, искусно отретушированы или просто опущены. Бессмысленно сейчас обсуждать правомерность так «избранного» Немировича-Данченко. Замечательный ученый и публикатор действовал в предлагаемых обстоятельствах своего времени, но при этом был одушевлен скрытым пафосом. В сугубо академической форме собрания писем он решил вырвать своего героя из тенет сталинской мифологии, украшением которой стал Н.‑Д. наряду с канонизированным К. С-ом.

Мхатовец довоенного призыва, Виленкин достиг цели: Немирович-Данченко вернулся к новым театральным поколениям. Четверть века мощный и строгий образ «строителя театра» прекрасно работал в советской культуре, пока эта культура не была исчерпана и смята ходом новейшей русской истории.

Новейшая история, надо сказать, меньше всего была озабочена восстановлением реального облика Н.‑Д. или К. С. Архивные новации в Камергерском переулке занимали довольно скромное место в общей сокрушительной ревизии советского прошлого, захватившей все пространство культуры. Тем не менее они начались и заняли около двух десятилетий. Сначала пришел черед К. С. – десять лет издавали новое Собрание сочинений, главной новостью которого была попытка издать «не избранного» Станиславского – на том уровне полноты, которую позволял открывшийся архив. Предварительных концепций не было: просто отказались от «резьбы по дереву» (что само по себе и было скрытой концепцией). Параллельно выходил трехтомник О. Радищевой; работа завораживала внутренним драматизмом впервые публикуемых документов, расположенных, сопряженных и сопоставленных с максимальной объективностью. Драма отношений двух основателей МХТ вбирала в себя острейшие вопросы русской театральной культуры. Многие из них остались не до конца освещенными и документированными.

Четырехтомное издание театрального наследия Немировича-Данченко, которое подготовлено Инной Соловьевой, завершает, таким образом, некую эпоху взаимоотношений с прошлым Художественного театра. Легче всего было бы сказать, что на место прежней мифологии пришла история. Вероятно, это так и есть, но с одной существенной поправкой. Новое издание с мифами не полемизирует и отношения к идеальным основам Художественного театра не пересматривает. Идеальные посылки учреждения по имени МХТ скрыто вдохновляют исследователя, цементируют издание и придают ему внутренний смысл. Проще скажу, как любила Инна Соловьева своего Н.‑Д., так и любит. От полноты новейшего знания и самой возможности это знание реализовать (что было немыслимо в конце 70‑х), так вот от полноты знания и возможности свободно высказаться возникло лишь высшее понимание и, если хотите, сострадание к герою. То понимание, которое видит все, как оно есть на самом деле, не боится никакого «сора», никаких противоречий и «низких истин». Принципы нового издания покоятся на простых и надежных классических основаниях. Ничего не скрыто, ничего не сконструировано в угоду новейшим веяниям. Доверие к живой жизни крупного человека.

Публикатор все равно избирает, от чего-то отказывается, а что-то сокращает. Но не скрывает, не моделирует, не занимается «резьбой по дереву», резьбой «реакционной» или «либеральной» – в данном случае не имеет значения. Собрано и предъявлено все мало-мальски значительное в эпистолярии Н.‑Д., все доступное в российских архивах на сегодняшний день (остались еще не обработанными архивы зарубежные). Все собранное – прокомментировано. Пропуски – восстановлены, болезненные и скандальные сюжеты – изложены, «личное и мелкое» тоже нашло свое законное место в пестром жизненном узоре. Объем введенного материала раза в три превосходит все прежде изданное. Но дело не только в количестве (хотя и оно ох как важно). Дело в качестве понимания человеческой жизни и, если хотите, жизнестроения Н.‑Д.

Когда-то в своей книге об Н.‑Д. конца 70‑х И. Соловьева обмолвилась острым наблюдением: создатель Художественного театра обладал способностью открывать новое время как новую пьесу. Теперь у нас есть возможность проследить, что же это значило в реальной жизненной драматургии нашего героя. В его простом дне, где главное и второстепенное слиты воедино, а тень будущего не видна совсем. Человеку не дано знать, чем обернется то, что сегодня кажется мелочью или даже чепухой. Вот почему полнота и плотность жизни без изъятий становятся публикаторским принципом. Десятки новых адресатов, тысячи мелочей и подробностей в отношениях с К. С., А. Чеховым, М. Горьким, Л. Андреевым, В. Лужским, С. Бертенсоном. А рядом – важнейшие письма – разборы русской политической ситуации 1906 года (письмо лидеру кадетской партии князю Петру Долгорукову) или не менее важный анализ июльской ситуации 1917 года, когда Россия катится к катастрофе и ему, Н.‑Д., надо понять не только как строить следующий сезон, но и что делать с этой изумительно налаженной театральной машиной по имени МХТ. «Как развернется наша внутренняя политика? В какую сторону сплотится кадетская партия? Что это будет за Учредительное собрание и будет ли оно?