В подполье Бухенвальда - Валентин Васильевич Логунов

добываю питание для товарищей. Потом предательство одной девушки, оказавшейся дочерью предателя-старосты, опять облава, разбросавшая нас в разные стороны, и опять меня взяли, зажав в непроходимую трясину. Пять дней издевались надо мной палачи, добиваясь, чтобы я сознался в своей принадлежности к партизанам. Но и тогда меня миновала смерть. В лагере военнопленных меня опознал предатель-полицай, бывший санитар медсанбата нашего полка. Меня помещают в офицерский барак, и начинается борьба против упорной вербовки в армию предателя Власова. С группой товарищей готовим массовый побег из лагеря, не подозревая, что среди нас находится провокатор. Побег сорван, и застучали колеса под полом товарного вагона, отсчитывая километры родной земли. Все дальше, дальше на запад в жуткую, пугающую неизвестность. Пытаемся открыть дверь вагона, замотанную снаружи проволокой, но с нами в вагоне находится группа предателей-перебежчиков, и они, подняв страшный шум, привлекают внимание конвоя. Вынужденная остановка поезда, жестокие избиения и еще несколько трупов под откосом железнодорожной насыпи уже на латышской земле. Обдирая в кровь руки, по ночам обломком ножа пытаемся прорезать пол. Нож тупой, а доски вагонного пола крепки. Нас привозят в лагерь около города Режицы. Опять борьба против вербовки во власовскую армию, опять подготовка к побегу и опять провал. На этот раз с нами пострадал немецкий солдат Курт Хаммер, бывший учитель, коммунист, пытавшийся помочь нашему побегу. Там я еще раз почувствовал, что такое настоящая боль. Сущим пустяком кажется тупая боль от побоев по сравнению с продуманной болью пытки. Как говорят, не более пяти минут сохранялось во мне сознание, когда меня, подтянули к потолочной балке за вывернутые руки. Только один из нас, тринадцати офицеров, не подвергся издевательствам, а через несколько дней через писаря комендатуры мы узнали, что этот капитан — провокатор.

Вспоминаю, как опять застучали колеса под полом вагона и опять на запад, с каждым километром все дальше от Родины. На этот раз из-за усиленного конвоя о побегах и мечтать не приходилось. И вот лагерь № 304 на станции Якобшталь, в котором из 34 тысяч военнопленных только четыре с половиной тысячи остались в живых. Резко пошатнулось здоровье, но опять остался жив благодаря помощи товарищей. Начинает выходить антисоветская газета «Клич», немцы не оставляют попыток вербовать в РОА, но мы не сдаемся; фашисты все чаще в уборных находят трупы подосланных к нам агентов-вербовщиков.

Вспоминаю, как в октябре 1942 года нас, полуживых от истощения, заставляют бежать 200 метров. Большинство падает; их отводят в сторону и расстреливают. Я добежал с помощью одного своего товарища и поэтому остался жив. Четырнадцать километров пешего марша до шталага 4-Б, около города Мюльберг, отняли третью часть людей, потому что отстающих пристреливали.

Громадный лагерь-город шталаг 4-Б наводнен многочисленными агентами РОА и, как котел, кипит разбушевавшимися страстями. Вся наша группа включается в борьбу и моментально обрастает надежными сторонниками. Истощение доходит до предела: на 172 сантиметра моего роста едва приходится 46 килограммов, веса. Только жгучей ненавистью да неиссякаемой верой в победу теплилась жизнь, и питалась наша энергия.

Вспоминаю рабочую команду на бумажной фабрике в городе Требсене на Мульде. Обнаруживаем засекреченный цех, производящий взрывчатку. Организуем аварию и бежим. Ночные переходы по затаившейся Германии; дневки там, где застанет рассвет. Штрафная команда в маленьком городке Майнерсдорф. Команда грузчиков на станции города Лимбах, отказ грузить в вагоны снаряды, отправка в военную комендатуру в краевой город Рохлиц, допросы, побои, карцер. Чуть живого отправляют в «офицерскую команду» на сельскохозяйственные работы в местечко Доберенц. При помощи простых немецких крестьян за месяц немного восстанавливаю здоровье и вместе с Иваном Ивановым опять бежим. На этот раз наш побег длился несколько недель, и за это время мы проходим значительную часть Германии, выходим в Чехословакию, потом, сами того не замечая, оказываемся в Польше. Наконец нас сонных захватывают в заброшенной водопроводной будке на дне оврага. Опять допросы, побои, этапы. Неудачный побег из городской тюрьмы города Майнца на Эльбе, кандалы, несколько дней в тюрьме города Галле и «беглецкий» лагерь Хартсмансдорф. В Хартсмансдорфе не просто пленные. Здесь собраны беглецы — самый отважный, непокорный, преданный Родине народ. Случай помогает мне бежать после вечерней поверки, но в лагере остался мой товарищ, спутник по прошлому побегу, и я ночью пытаюсь устроить побег Иванову и группе товарищей. Предательски загремевшее железо крыши привлекает внимание часовых, и опять допросы, побои, карцер и штрафная команда «Риппах». Только шесть дней работаем в этой команде, осушая болото по грудь в жидкой грязи, а в ночь на седьмой организуем общий побег, причем за нами уходит вся команда из 32 человек. Трудно, очень трудно в то время было бежать по территории Германии. На всех дорогах, на всех перекрестках, мостах и тропинках устраивались засады. Специальные отряды, организованные из гражданских нацистов, прочесывали по ночам леса и овраги. Даже дети имели заинтересованность в выдаче беглецов, потому что получали за каждую «голову» по 25 марок. Наша группа в 7 человек около города Вайсенфельс наткнулась на засаду. Под огнем преследователей мы пытались рассеяться в разные стороны, но поднятые по тревоге окрестные села устроили на нас настоящую облаву с собаками. Два человека навсегда оставили свои кости в неуютной земле около Вайсенфельса, а мы, пятеро оставшихся в живых, первую ночь простояли во дворе маленького лагеря военнопленных лицом к стене со связанными за спиной руками. Еще с вечера пленные того лагеря уговорили охранявшего нас конвоира и отдали нам все, что у них нашлось съестного, а еще позже, открыв окно и делая вид, что вслух читают власовскую газету «Клич», сообщили, что войска Украинского фронта освободили Каменец-Подольск. Утром явившееся за нами «начальство» удивилось, застав нас в приподнятом, радостном настроении. Перед тем, как посадить в крытую автомашину, наши связанные за спиной руки соединили одной веревкой, и Женя Зайковский, один из моих товарищей по побегу, очень спокойно сказал в лицо ткнувшему его унтеру:

— Подожди, недолго осталось, гад!

— Вас ист «гад»? — заинтересовался тот.

Находившийся при этом переводчик из пленных, не моргнув глазом, объяснил:

— Гад, это почти то же самое, что гид, только показывающий не памятники древней культуры, а основные принципы новой культуры великой Германии.

— Зо? Дас ист гут. Карашо.

И опять «беглецкий» лагерь Хартсмансдорф. Опять допросы, избиения, карцер с черным крестом на дверях камеры. Это смертная камера, из которой люди идут только на расстрел или в гестапо, что почти одно и то же. Около