Александр Синегуб - Защита Зимнего Дворца

Первое, что бросилось в глаза и поразило меня, был большой стол, накрытый белой скатертью. На нем стояли цветы. Бутылки от вина. Груды каких-то свертков, а на ближайшем крае к двери, раскрытая, длинная коробка с шоколадными конфетами, перемешанными с белыми и розовыми помадками.

"Что это? Куда я попал?" – задавая себе вопросы, не сводя глаз с конфет, тихо направился я к столу и вдруг спотыкнулся. И только тут я окончательно осмотрел и запечатлел обстановку большой, длинной комнаты, наполненной так людьми, что я теперь не понимал, как я не заметил этого сразу, а обратил лишь внимание на какие-то конфеты, пакеты и бутылки, действительно лежавшие на столе, а не примерещившиеся. То же, что заставило меня спотыкнуться, было спящее тело офицера. И такими, издающими храп с подсвистами, была наполнена вся комната. Они лежали на полу, на диванчиках, на походных кроватях и стульях. "Странная компания", – думал я, наблюдая это царство сна. Но вот какие-то голоса из следующей комнаты. Пробрался туда. Та же картина, только обстановка комнаты изящнее.

"Офицерское Собрание полка", – наконец догадался я.

Опять раздался разговор, – прислушался, присмотрелся. Говорит седоватый полковник, склонив голову на руки, сидя за столом. Отвечает лежащий на диване.

Я пробрался к говорившему и позвал его.

"Господин полковник!" – тихо звал я его. Услышал. Поднял голову и окинул меня осоловевшими, припухнувшими глазами.

"Господин полковник, – продолжал я, – я из Зимнего Дворца. Ужасно устал.

Могу я остаться здесь и лечь отдыхать, или надо еще кому-либо явиться?" – "Глупо. Раз вы здесь, то делайте, что хотите, но не мешайте другим!" – ответил полковник, и голова опять легла на руки.

"Боже мой, что же это?.. Сколько здесь офицеров! На кроватях. Цветы. Конфеты.

А там"… – и образы пережитого, смешиваясь и переплетаясь в кинематографическую ленту, запрыгали перед глазами, и я, забравшись под стол, уснул, положив голову на снятое с себя пальто.

Проснулся я в десятом часу. В комнате стоял шум от споров, смеха и просто разговоров. Солнце лупило вовсю. Было ярко и странно.

"Почему надо мной какой-то стол? Что за гостинная? Что за люди? Где я?" – быстро промелькнули недоуменные вопросы, но сейчас же исчезли от воспоминания о ночном, о вчерашнем.

"Где брат? Что с ним?" – впервые вырос вопрос тревоги о любимом брате, гордости нашей семьи.

"Господи, милый, славный, Господи! Что же это теперь будет с Россией, со всеми нами?" – и я принялся читать "Отче Наш". – Молитва успокоила, и я вылез из-под стола. Офицеры, которые преобладали в наполнявшей комнаты публике, кончали пить чай. Около некоторых столиков сидели дамы.

"Что за кунсткамера?" – зло заработала мысль.

"Что здесь делают дамы? Ну, ладно, умоюсь, поем и выясню, в чем дело!" – "Послушайте, где здесь уборная?" – справился я у пробегавшего мимо солдата с пустым подносом.

"Там", – махнул он рукой на дверь, через которую я вчера вошел сюда.

Я пошел. Из пустой следующей комнаты, где я слышал стоны, я ткнулся во вторую дверь и попал в большую, когда-то залу, а теперь ободранную комнату, с валяющимися и еще спящими телами, в которых я узнал юнкеров.

Около уборной – солдатской, я увидел, через окно в другом помещении, дикую картину насилования голой женщины солдатом, под дикий гогот товарищей.

"Скорее вон отсюда!".. – и я, не умываясь, бросился назад.

Через час я познал тайну убежища для гг. офицеров, мило болтавших с дамами.

Еще за несколько дней до выступления большевиков гг. офицеры Главного Штаба и Главного Управления Генерального Штаба потихохоньку и полегохоньку обдумали мероприятия на случай такого выступления. И вот, это убежище оказалось одним из таких мероприятий. Находящиеся здесь все считались добровольно явившимися под охрану комитета полка, объявившего нейтралитет. Таким образом создавалась безболезненная возможность созерцания грядущих событий: "а что, мол, будет дальше?" Но вот меня окликнул молодой офицер с эксельбантами.

– "Вы меня не узнаете? Я адъютант Петергофской Школы прапорщиков. Вас я видел в Зимнем. Как вы попали сюда? Ваши юнкера рассказывали, что вас выбросили в окно, а вы себе здесь.. ха, ха, ха"… – заливался от плоской шутки красивый поручик.

"Послушайте, я ужасно хочу есть", – перебил я его, – "но денег с собою у меня нет. Не найдется ли у вас свободных сумм? Я вам, если будет все благополучно, пришлю по адресу, какой вы мне укажете", – попросил я у поручика.

– "Пожалуйста, ради Бога, для вас все, что угодно. Вот, разрешите четвертную.

Этого будет достаточно?" – любезно предложил он мне.

"За глаза! Огромное спасибо. Вот мой адрес, на случай, если события вытеснят у меня из головы мое обязательство".

– "Я адрес возьму, не для этого, а как память о вас", – слюбезничал адъютант, стреляя глазами в даму в огромнейшей шляпе, украшенной перьями.

За болтовней, а затем за завтраком, за который взяли 10 рублей, – время незаметно бежало.

В это время в комнатах началось оживление.

"Комиссар из Смольного приехал", – раздавалась из уст в уста новость, вызывая коментарии.

Через несколько минут вошел в комнату высокий красавец вольноопределяющийся – студент Петроградского Университета. В вошедшем я узнал того вольноопределяющегося, который в качестве парламентера вел переговоры с Комендантом Обороны Зимнего Дворца.

Новая ниточка, – решил я, выслушав его заявление о том, что он уполномочен Военно-Революционным Комитетом выдать удостоверения на право свободного прохода по городу тем из офицерам, кто явился сюда сам, или кого привели патрули, забрав на улицах города, но без оружия в руках и не в районе Зимнего Дворца. Тех же, кто защищал Временное Правительство, отправят в Петропавловку.

– "И пожалуйста, – закончил он, – разбейтесь на группы и составьте списки. При этом для офицеров Генерального Штаба должен быть отдельный список".

– "Вот это хорошо!" – заволновался подполковник, – "я всех наших знаю и я вам, господин комиссар, его сделаю", – с улыбкой, почтительно говорил молодой подполковник.

"Какой ты подполковник? Ты подхалим, а не офицер! Но что же со мной будет?

Ей-Богу, в Петропавловку не хочется", – подходя к окну и смотря на улицу, соображал я.

На ней было пустынно, но ярко, свободно.

Но вот загремело и показался грузовик с рабочими, сжимавшими в руках винтовки.

– "Каины поехали", – произнес над ухом знакомый голос свое заключение.

"Нет, слепые и обманутые!" – ответил я, не оборачиваясь.

– "Ты жив?"

"Глупый вопрос!" – "Ну чего злишься? – Ты знаешь, какие у меня нервы", – беря за руку, вкрадчиво говорил Бакланов.

"Ну, ладно. Горбатого могила исправит, господин присяжный поверенный. Ну, ну, хорошо, я не буду. Скажи, как ты сюда попал? Я тебя и не заметил", – прочитав следы отчаяния на как-то сильно осунувшемся лице поручика, заговорил я, уже значительно смягчаясь.