Адольфо Камински, фальсификатор - Сара Камински

их некому и некогда было учить азам подпольной субординации и дисциплины. Они не соблюдали конспирацию, забывали коды и пароли, передавали секретную информацию по телефону.

Встретив возле дома подозрительную личность в сером плаще, я забил тревогу. Высокое начальство в Брюсселе единодушно и категорично заявило, что деятельность лаборатории необходимо свернуть. Недопустимо, чтоб ее раскрыли и обыскали. Рисковать нельзя ни в коем случае. Назавтра я тайно покидал Париж. На этот раз никакой утечки. Глубокая тайна. Конец моей свободе и независимости. Отныне производство поддельных документов будет налажено в Бельгии. Я стану получать «прожиточный минимум», как все остальные подпольщики. Сеть также брала на себя все технические расходы. Несколько дней я готовился к переезду. Изнурительный марафон. Тысяча дел. Все продумал, наладил, упаковал, ничего не забыл. Прежде всего позаботился об испанцах. Хосе, Карлос и Хуан, враги Франко, которым я помогал не первый год, один за другим явились ко мне за «подарками»: печатями, разноцветными чернилами, моим особым сплавом для рельефных знаков, необходимыми приспособлениями, что позволят им обходиться без меня, пока я не вернусь.

А еще перед бегством пришлось запастись незаполненными документами всех видов на случай крайней нужды. Ведь на то, чтобы обустроить новую лабораторию в Брюсселе, понадобится некоторое время. Так что целую неделю мой верный литографский пресс работал без остановки.

Все упаковано, собрано, готово к отъезду. Я собрался в последний раз повидать детей, Марту и Сержа, которые жили у мамы. Дочке одиннадцать, сыну десять. Но тут внезапно в лабораторию влетела Жанетт, моя связная, расстроенная, запыхавшаяся. Потребовала ключи к замку «зенит». Я дал ей добрый десяток, но объяснил, что «зенит» – замок хитрый, с особым предохранителем, и мои ключи едва ли подойдут. Жаннет об этом и слышать не хотела, умчалась с ключами как вихрь, взяв, однако, с меня обещание, что я никуда не уйду до ее возвращения.

Прошел час. Жанетт вернулась мрачнее тучи. Как я и предсказывал, ни один ключ замка не открыл. Она упала без сил в глубокое кресло в приемной, обхватила голову руками и тяжело вздохнула.

– Может, все-таки скажешь, что стряслось?

– Жозеф, помоги, прошу! Одного из важных деятелей Фронта арестовали вместе с подругой. Она француженка, профсоюзная деятельница, представительница Всеобщей конфедерации труда в компании «Рено». Их взяли в съемной парижской квартире. К счастью, полицейские ничего там не нашли. Но у нее есть еще собственная квартира, зарегистрированная на ее имя. Там хранится весь архив сети. Полиция вот-вот узнает адрес. Если архив попадет к ней в руки, сотни людей окажутся за решеткой. Или умрут, если их имена сольют Секретной вооруженной организации. Ни один ключ не подошел, бесшумно взломать дверь невозможно. Я в отчаянии. Не знаю, что делать…

Я впервые видел Жанетт испуганной и растерянной. Год назад, после повального бегства прежних участников сети мне ее представили в качестве новой связной. Двадцатичетырехлетняя выпускница Института кинематографии, редактор киножурнала «Позитив»[46]. Я сразу понял, что эта хрупкая девушка не робкого десятка. Преодолевать свой страх она научилась с раннего детства. Проводник из Сопротивления почти что перевел их через границу, маленькая Мишель дрожала от холода у матери на руках. Внезапно появился немецкий патруль и поймал всю группу, несколько еврейских семей с провожатым. Спаслись только Мишель и ее мама, которые в суматохе успели отползти в кусты и затаиться. Жаннет навсегда запомнила ту ночь. И как травили ее сестру, бросали в нее камни, кричали: «Жидовка паршивая!» На всю жизнь в душе Жанетт остался незаживающий ожог. Она люто возненавидела нацизм. Ею овладела неутолимая жажда справедливости. Мишель верила, что преданность идее должна быть всепоглощающей, бескорыстной и бескомпромиссной. У нас с ней ни в чем не было разногласий.

– Ее зовут мадам Франсуа, третий этаж, дверь справа, – пробормотала Жанетт, нацарапав адрес на клочке бумаги. – Спасибо, Жо. Я твоя должница.

И мгновенно скатилась по лестнице, торопясь на другое задание.

Я решил потренироваться в лаборатории, взламывая двери гвоздодером. Дверь туалета поддалась мгновенно, однако на древесине остались длиннейшие безобразные царапины. Нужно придумать, как взломать дверь кухни аккуратней, не повредив ее. Может, засунуть между гвоздодером и дверью тонкую металлическую пластину? Действительно, помогло. Поднатужился, приналег плечом: готово. Дверь открыта без единого повреждения.

Для верности взломал еще две двери и направился в темную комнату. Достал из третьего ящика комода заранее приготовленное незаполненное французское удостоверение личности. Напечатал на машинке: фамилия – Франсуа, имя – Жюльен. Пусть думают, что я брат мадам. Аккуратно приклеил накладную бороду, в фотостудии сам себя сфотографировал, изготовил снимок нужного размера. Поставил штамп о госпошлине и прочие печати, состарил и измял документ, чтобы тот не выглядел подозрительно новеньким. Посмотрел на часы: двадцать один ровно. Солнце давно зашло. Ну нет, на ночь глядя я туда не пойду, что бы там Жанетт ни говорила. За кого меня примет консьержка? За грабителя? Убийцу? Лучше от нее не прятаться, поговорить в открытую. Меньше вызовешь подозрений. Завтра утром перед отъездом в Брюссель я все отлично успею. А пока будет нелишним забрать все, что может меня выдать. Я сложил в огромный чемодан металлические пластины для фотогравюры, документы всех известных государств, печати, гербовые марки. Запер его в багажнике машины, которую днем одолжил у одной приятельницы. Если в квартире мадам Франсуа полиция устроит засаду, схватит меня и установит мою личность, в лаборатории ей не удастся ничего найти. Пусть сочтут меня обыкновенным «носильщиком чемоданов», а не фальсификатором на службе у Фронта национального освобождения. Осталось отогнать «ситроен» на улицу дю Лувр, неподалеку отсюда, и сообщить подружке, где стоит ее машина. Если я назавтра исчезну и до вечера не объявлюсь, хозяйка автомобиля передаст чемодан Мари-Алин, а уж та сообразит, куда его девать.

Следующий день настал. Как всегда ровно в восемь утра я спустился и заказал чашку кофе в бистро, что располагалось на первом этаже моего дома. У прилавка хозяин беседовал с потрепанным унылым старым алкашом.

– Гляди-ка! – услышал я. – Поймали еще одну шлюху, подстилку арабскую!

Хозяин ткнул посетителю под нос газету, алкаш безучастно кивнул. Я тоже взглянул на передовицу «Франс Суар». С большой фотографии на меня смотрели мадам Франсуа и ее друг, руководитель парижского отделения сети. Если пресса уже трубит об их аресте, нельзя терять ни минуты. Заплатил за кофе и помчался, перескакивая через ступени, наверх, обратно в лабораторию. Захватил гвоздодер, перчатки, пустой чемодан, еще кое-что и прыгнул в первое подъехавшее такси.

Северный пригород Парижа, Сен-Дени. На улице Обервилье нашел типовую многоэтажку, социальное жилье для людей с низким уровнем дохода. Нет, здесь разговора с консьержкой не избежать! Беда, если она уже прочитала статью