Константин Мочульский - Валерий Брюсов

За последний, 1909 год существования «Весов» борьбу за символизм на страницах журнала ведет «неистовый Эллис» (как его называли). Он довольно ловко отстреливается от наступающих врагов, полемизирует с «сверхиндивидуалистами», «мистическими анархистами», «сверхэстетами», «соборными индивидуалистами», «мистическими реалистами» и прочими «мистическими хулиганами» (выражение Мережковского); почтительно спорит с Вячеславом Ивановым, призывающим к «соборному действу», и с Мережковским, требующим, чтобы русская литература перешла наконец от слов к делу.

В этой безнадежной борьбе бывший идеолог символизма Брюсов не принимает никакого участия. В № 2 «Весов» за 1909 год он помещает следующее «письмо в редакцию»: «Дорогой Сергей Александрович.[22] С января 1909 года обстоятельства моей личной жизни и разные предпринятые мною работы заставляют меня несколько видоизменить мои отношения к „Весам“. Надеясь быть по-прежнему деятельным сотрудником „Весов“, я, вероятно, не буду иметь возможность содействовать журналу чем-либо иначе».

К концу 1909 года редакция принимает решение прекратить «Весы». Но первый русский символический журнал желает умереть «en beauté». Редакция обращается к читателям с гордым манифестом, в котором поражение истолковывается как победа. Существование «Весов» становится ненужно, ибо идеи их восторжествовали и цель их достигнута.

Эта статья— шедевр дипломатического красноречия. Никаких внешних причин, — заявляет редакция, — вызывающих необходимость приостановки журнала, решительно нет… Причина, побуждающая нас приостановить «Весы», — не поражение, а, напротив, достижение некогда поставленной нами себе цели… Всегда существовала та или иная ощутимая разница во взглядах различных членов идейной группы, сконцентрированной около «Весов»; между крайним эстетизмом раннего Бальмонта, между индивидуалистическими по существу и классическими по форме созерцаниями В. Брюсова, универсальным дионисизмом В. Иванова, крайне подчеркнутым мистицизмом З. Гиппиус, романтическими стремлениями А. Блока, синтетическим ницшеанством А. Белого и крайним бодлэризмом позднее примкнувшего к «Весам» Эллиса…

Просветительная роль «Весов» усиливалась и усложнялась тем, что за все время своего существования «Весы» стояли в теснейшей идейной и внешней связи с книгоиздательством «Скорпион», разнообразная деятельность которого была вдохновлена той же идейной программой, которой держались «Весы»… «Весы» были тем гнездом, где вылупились из скорлупы и оперились целые поколения русских писателей… Эти две линии «Весов»— проповедь новых идей и культура молодых дарований— в результате и создали «символическое движение» в России. Возникшие позже журналы, как «Искусство», «Золотое руно», «Перевал», «Аполлон», и книгоиздательства, как «Гриф», «Оры», «Мусагет», оказались под несомненным преемственным воздействием идей, воспринятых и привитых русскому обществу «Весами». В свою очередь, служа новым веяниям, «Весы» никогда не были беспочвенным, оторванным от идейных традиций органом, являясь достойным преемником таких высококультурных и идейно-передовых органов, как «Северный вестник», «Мир искусства» и «Новый путь».

«Вместе с победой идей символизма в той форме их, в какой они исповедовались и должны были исповедоваться „Весами“, ненужным становится и сам журнал. Цель достигнута и eo ipso средство бесцельно! Растут иные цели! В заключение же мы считаем необходимым еще раз высказать наше глубокое убеждение в том, что если другой, новый путь и поведет нас и других искателей в другие сферы и к другим целям, то все же начнется он от того места, где мы стоим сейчас, где кончился этот наш путь».

В «Автобиографии» Брюсов пишет: «С прекращением „Весов“ я стал помещать свои произведения в „Русской мысли“ и через год, с осени 1910 г., был приглашен редакцией журнала заведовать литературно-критическим отделом. Эта моя деятельность в редакции „Русской мысли“ длилась более двух лет, до конца 1912 года». А в «Дневнике» мы находим краткую запись 1909 года: «Я оставляю „Весы“… Три тягостных месяца в Москве. Сотрудничество в „Русской мысли“. Знакомство с П. Б. Струве. Человек оригинальный. Меткие слова».

Интересные подробности об этом периоде жизни Брюсова сообщает в своих воспоминаниях З. Гиппиус. «Очень скоро по возвращении в Россию, — пишет она, — мы поехали в Москву. „Русская мысль“ перешла тогда в заведование, П. Б. Струве, Кизеветтера, Франка и других… Струве пригласил меня и Мережковского заведовать литературным отделом „Русской мысли“, и для ознакомления с редакцией и нашими обязанностями мы в Москву и поехали. Московское кипение поразило нас еще более, чем петербургское. Не говорю о Воздвиженке, степенной редакции „Русской мысли“, — там была сравнительная тишина. Но где крутились Золотые руна, Альционы, да и Весы и Скорпионы, был сущий базар…

Вот и Брюсов, тоже изменившийся. Нервный, порывистый, с более резкими движениями, злее, насмешливее. Брюсов покинул Цветной бульвар и отцовскую квартиру в деревянном флигеле, за дворовыми сугробами. И он жил теперь не без comfort moderne, в роскошном rez-de-chaussée против Сухаревки, в комнатах с красными стенами и какими-то висячими фонариками».

Мережковские недолго заведовали литературным отделом «Русской мысли». У них начались нелады со Струве. «Дело все более расклеивалось, — продолжает Гиппиус, — пока не пало окончательно. Заведование литературной прозой с нас было снято, мы остались просто сотрудниками, я — ежемесячным литературным обозревателем. Заместителем нашим по части литературной прозы официально стал числиться Брюсов, но фактически он делил работу с самим Струве. Об этой общей работе Брюсов, при наших дальнейших встречах, постоянно говорил. Постоянно на нее жаловался. Неудивительно». З. Гиппиус характеризует Струве: «Немножко тяжелый, упрямый, рассеянный, глубокий и необыкновенно, исключительно прямой». Брюсову, с его диктаторскими замашками, работать со Струве было невыносимо трудно.

С 1910 года в жизни поэта начинается «кабинетный период» — он уходит от журнальной полемики, кружковых выступлений, манифестов о новом искусстве и погружается в свой любимый книжный мир. А. Измайлов, посетивший его в марте этого года, записал свои впечатления: «В остром, внимательном взгляде Брюсова, в его сдержанном спокойствии, под которым чувствуется огненность темперамента, в крепко сдвинутых челюстях, — отчего образовалась даже ранняя складка у носа, во всем складе этого лица, в густом, резко-черном цвете волос бороды есть что-то напоминающее зверя-хищника, насторожившуюся рысь, что-то действительно сильное, железное, непреклонное…