Московский Монмартр. Жизнь вокруг городка художников на Верхней Масловке. Творческие будни создателей пролетарского искусства - Татьяна Васильевна Хвостенко

в класс, где учился Петр Смолин. Я часто стала обращаться к нему за помощью, и он охотно мне помогал. Однажды он пригласил меня домой. Помню, что пришла в какой-то подвал; на пороге меня встретила небольшого роста кареглазая приветливая мама Пети. Она протянула руку и сказала: «Татьяна Николаевна», – и я с первого взгляда полюбила ее. У Татьяны Николаевны росли три сына: старший, Александр, Петя и маленький Андрюша – и все они хорошо рисовали. Саша хромал и носил протез – маленьким попал под трамвай. В доме не было отца, и единственным кормильцем семьи была мать; Петя, как круглый отличник, получал стипендию.

Я стала приходить в эту милую семью, где движущей силой жизни было искусство. Петя по окончании МСХШ сразу же поступил в МГХИ им. Сурикова, и его необычайная трудоспособность, талант сразу выделили его среди сокурсников. Я же поступила в МИПИДИ. Наши пути на время разошлись, и я перестала бывать у Смолиных.

Когда Петя окончил институт, за отличную учебу его премировали путевкой в Индию; такую же путевку заработал другой талантливый ученик Таир Салахов. Но Петю и Таира не выпускали за границу – у обоих отцы были «врагами народа».

Я никогда не спрашивала у Пети, что случилось с его родным отцом, – он не любил говорить о своей жизни. Но его мама рассказала мне, что Александр Петрович Смолин работал главным инженером дальней авиации при Главной ставке и имел звание генерала. Потом его перевели главным инженером Туполевского комплекса и вдруг в 1938 году демобилизовали. Он написал письмо Ворошилову, и его восстановили на службе; Смолин стал старшим преподавателем академии им. Жуковского. Но вскоре последовал арест.

Генерала приговорили к высшей мере наказания – расстрелу, но он написал письмо Сталину, и расстрел заменили на 10 лет лишения свободы без права переписки. А Татьяна Николаевна получила из ГПУ извещение, что ее муж расстрелян. Началась война; Татьяна Николаевна с детьми эвакуировалась в Сибирь, а Смолина-отца сослали в Котлас. Там он быстро освоил строительство дорог и мостов.

Первым прошение о реабилитации отца в КГБ подал Таир Салахов. И я помню тот день, когда радостный Таир сообщил ребятам, что его расстрелянный отец реабилитирован.

Когда директора нашего института Александра Александровича Дейнеку обвинили в космополитизме, формализме, лишили академического звания и сняли с должности директора, институт потерял самостоятельность и вскоре буквально развалился; вместе с Дейнекой ушли лучшие художники. Помещение отняли, преподавателей разогнали, а нам для продолжения учебы предложили поехать в Ленинград в училище Штиглица.

Мой отец тяжело болел, денег в семье не хватало, и я не поехала в Ленинград. Отец упросил Федора Модорова, директора МГХИ им. Сурикова, взять меня к себе – так пути Господни опять привели меня в семью Смолиных. Но у них уже появился отец: им оказался известный врач Борис Павлович Малиновский.

Вот как это произошло.

Тяжело заболел Андрюша, и Борис Павлович буквально спас его от смерти. Андрюша стал поправляться. За время его болезни дети очень привязались к доктору и радовались каждому его приходу. А он влюбился в маму героической семьи и вскоре женился на ней. Татьяна Николаевна родила четвертого сына – Пашу – и была счастлива. Нищета, голод, болезни ушли в прошлое.

Шло время, я окончила институт, и опять наши пути разошлись. Я стала заниматься энкаустикой; мы с отцом готовились к персональной выставке и все время работали в Песках. Однажды я заболела, и мама позвала ко мне соседа-врача, который жил уединенно напротив нашей дачи. Это был… известный детский врач Борис Павлович Малиновский. Я начала поправляться, а Борис Павлович стал приходить к моим родителям на чашку чая. Они говорили о жизни, о наших общих знакомых «врагах народа»: Близнянской, у которой в роддоме я родилась, о знаменитом детском докторе Четверякове и других. Я как-то сказала, что знаю Петю и Сашу Смолиных…

Борис Павлович тяжело болел, у него был рак. Он философски воспринимал уход из жизни и поэтому считал, что каждый день, подаренный ему Богом, – это благо, а наша гостеприимная семья как могла скрашивала его одиночество. Он сам себе делал уколы, сам себя поддерживал; жил один, никто к нему не приезжал. И однажды он рассказал маме историю своей трагедии. Когда Петя рассказал дома, что Салахов подал на реабилитацию своего отца, Борис Павлович посоветовал Татьяне Николаевне сделать то же: «Ведь Петю – сына "врага народа" после окончания института никуда не пустят. Ему всюду закроют дорогу, хотя, возможно, он будет создавать гениальные картины. А Индии, которой его премировали за отличную учебу, ему не видать как своих ушей».

Татьяна Николаевна подала в КГБ заявление о реабилитации первого мужа – Смолина Александра Петровича. И в один прекрасный день раздался стук в дверь – на пороге стоял незнакомый пожилой человек. Это был Александр Петрович Смолин. Что чувствовала и переживала семья, сказать трудно. Ясно было одно – надо делать выбор.

Семья Смолиных стала постепенно привыкать к своему отцу. А Малиновский увлекся другой женщиной и ушел.

Я звонила Смолиным, но никогда не рассказывала им о той трагедии, которую молча переживал Борис Павлович и которой я стала невольной свидетельницей. Я знала, что Петя, Саша, Андрей, Павел и их мама также были несчастливы.

Жизненная драма усугублялась тем, что Александр Петрович не переносил живопись сыновей – она раздражала его. Зато к потолку и на стенах квартиры он прикрепил модели новых самолетов и вертолетов. Несмотря на тюрьмы и лагеря, он по-прежнему верил партии большевиков и лично Сталину.

Я знала, что, когда арестовали отца Смолиных, Андрей еще не родился, а Петя и Саша были крошками, что жили они бедно, хотя отец занимал высокий пост. Он был кристально честным человеком, принципиальным, искренне верившим в дело партии.

А Малиновский благословлял годы счастья, которые подарила ему судьба, связав его жизнь с Татьяной Николаевной, ее детьми и их общим сыном Павлом. Все это он рассказал моей маме перед самой смертью.

Петя съездил в Индию и привез оттуда много прекрасных полотен, которые произвели фурор в институте и на выставке. Он вступил в МОСХ. На выставках стали появляться совместные работы Пети и Саши – «братьев Смолиных». Они съездили в Дагестан, и картины на темы жизни аварцев, аварских девушек опять всколыхнули общественность – о них писала пресса, вышли альбомы с репродукциями. Имя братьев Смолиных стало известно не только в СССР, но и за рубежом.

Но семья Смолиных жила так же тихо и незаметно, как и прежде, и вскоре их стали забывать, их творчество замалчивали, хотя работы появлялись на выставках регулярно.

Накопив денег, Петя и Саша купили квартиру в доме художников на Брянской улице. Они так и не женились. Жили и творили вдвоем; работали, не входя ни в какие группировки, советы и выставкомы. Их редкие картины, появлявшиеся на всесоюзных