Таежный тупик. Странствия - Василий Михайлович Песков

– За милосердие людское будем молиться, – перекрестился старик.

Обсуждались у костерка и другие дела-проблемы. Как быть с козой? Без козла молока она не дает.

– Зарежьте, и делу конец! – сказал Ерофей.

– Так ведь привыкла я, жалко. Весной березовым соком ее поила.

– Тогда – доживем до нового лета – ждите козла…

Агафью такая перспектива устраивала. Понравилось ей и соображение Ерофея вертолетом перебросить со старого места пожитки.

– Вынеси все на берег. За три минуты с первой оказией летчики перебросят.

В разговоре о житейских делах пропущен был час вечерней молитвы. Старик сокрушенно побежал в избу, затеплил свечку. Но Агафья не поспешила на призывы отца. Из избушки к костру она вынесла узелок и стала показывать у огня пожелтевшую скатерть, пестрый платок, вязаный пояс.

– Мамино…

Эти «фамильные ценности» Агафья принесла еще осенью с первым мешком сухарей. Ей важно было их сейчас показать, поделиться таким понятным человеческим чувством…

В час ночи забрались мы с Ерофеем в палатку. После дневной жары было более чем прохладно. Натянули на себя свитера и подштанники, попросили у Агафьи еще одеяло. Шум реки хорошо убаюкивал.

Утром, пока Ерофей перетаскивал с берега к хижине на лодке привезенную печку и устраивал на лабазе мешок пшена, Агафья мне показала реликвию, сохранившуюся тут от давней жизни семьи. В крапиве лежало долбленое, больших размеров корыто.

– Я в нем родилась…

Акулина Лыкова никак не могла разрешиться четвертым ребенком. Под вопли роженицы сильный в те годы Карп Лыков повалил кедр и за день выдолбил это корыто. В него налили согретой воды. В корыте Агафья и появилась на свет. Было это сорок три года назад.

– Да, корыто, корыто… – философствовал Ерофей, пытаясь вытащить из крапивы долбленку…

И услышали мы вертолет. Пока все вместе сбегали сверху к реке, вертолет уже сел на косе. Летчики предложили нам полететь – «в ближайшие дни попутных машин не будет, да и погода может прокиснуть». В две минуты мы с Ерофеем сложили палатку. И вот уже прощание у вертолета – пожелания здоровья, орешки в карман на дорогу… Взлетаем. Упругий ветер пригибает к белой гальке лозняк. Агафья, повернувшись боком, стоит на ветру, старик же припал к валуну, держит рукою шляпу.

Подымаемся над каньоном. Мелькнула поляна с покинутой хижиной Лыковых. Две минуты полета, и летчик звуком дает сигнал: справа по борту медведь. Гляжу от ветра слезящимся глазом в открытый иллюминатор – медведь! Вершина горы. Пролетаем над зверем низко. Он устремляется вниз к кедрачам, оставляет в траве заметную борозду.

Июль 1987 г.

Кончина Лыкова-старшего

Вернувшись в марте из отпуска, я обнаружил дома письма и телеграммы: «Скончался Карп Осипович Лыков». А уже через день на вертолете метеослужбы, замерявшем запасы снега в саянской тайге, мы летели над Абаканом.

Я первый раз видел эти места зимой. Белым холстом река стелилась между горами. Кое-где, не сдаваясь морозам, она чернела водой, кое-где по белому вился олений след. Пронизанный мартовским солнцем, суровый сибирский лес стоял по сопкам в дремотном оцепенении. В нужных местах на заданной с осени высоте вертолет обтекал горы. Мигали в кабине глазки снегомерных приборов. «Много ли навалило?» – «В среднем – по пояс, но есть места – больше двух метров», – ответил гидролог. Недоступные, непролазные, в снегах потонувшие дебри. Трудно вообразить тут очажок жизни. Но он где-то есть. В ясный день пилоты находят его, не глядя на карту. Сигнал: «Смотрите по левому борту!» И вот мелькнула крыша избушки с дымком из трубы, забегала рядом коза на привязи, человеческий след к проруби на реке… И вот мы уже на земле. Вертолет тотчас же исчезает. Мы стоим по пояс в снегу, слышим дробь дятла, блеяние козы и видим семенящую внизу фигурку, закутанную в три, а может, в четыре платка. Агафья! За восемь лет первый раз она встречает гостей одна.

Бросив поклажу возле порога избы, молча идем по тропинке вглубь леса. Вот оно, последнее убежище старика Лыкова: горка серой земли и над нею восьмиконечный тесаный крест. К кресту веревочкой привязано бронзовое распятие.

Агафья постояла с нами возле могилы. Не заплакала. Ерофей рассказывал: не плакала и когда шила саван, когда засыпали могилу. Но глубоко протоптанная в снегу тропинка свидетельствовала о каждодневном приходе сюда.

Как все было? Мы с расспросами не спешили. И Агафья держалась так, как будто ничего особого не случилось. Попросила помочь откопать погреб. Принесла картошки и репы. Затопила печурку. С обычным застенчивым любопытством взяла гостинцы, особо радуясь снаряжению к фонарю и лимонам: «Лимоны-то я недавно во сне видела». И потом уже рассказала в мелких подробностях о кончине – о самой кончине, о похоронах и о том, что было до этого, как жили осень и зиму, о чем говорили в последний раз.

Главным событием года минувшего было строительство новой избы. В старом, родовом для Агафьи жилье зимовать было нельзя. Летом Лыковым твердо пообещали помочь. И обещание Николай Николаевич Савушкин выполнил. Построить избу тут было и просто, и сложно! Просто, потому что лес – рядом. Сложно, потому что все до мелочи надо было сюда переправить. Хлопоты экспедитора взял на себя директор лесхоза в Таштыпе Юрий Васильевич Гусев, а сруб ставили лесные пожарные и Ерофей, на долю которого выпала, как он сказал, «медвежья работа» по заготовке бревен. И сейчас новостройка еще не пропиталась характерным лыковским духом, пахнет смолою, стены еще не закопчены, изба светла и просторна. Обращая ежедневно лицо в угол, где на полке стоят иконы, Агафья по памяти «во здравие» поминает плотников: Александра Путилова, Юрия и Николая Кокоткиных, Александра Чихачева, Петра Мохова, Ерофея Седова.

Свою часть работы Агафья сделала позже, перед самой зимой, – сложила из речных валунов почти что русскую печку. Трудно было со сводами, но сметливая Агафья прикатила с берега бочку, брошенную геологами, распорола ее, своды вышли – лучше не надо. Для тепла служит переправленная сюда геологами железная печка, а кухарит Агафья у каменной – при нас испекла хлебы, в чугунке «для леченья» напарила свежих апельсиновых корок.

Карп Осипович по слабости тела в становлении избы не участвовал, но очень радовался обновке. Гладя руками стены, всплакнул: «Не придется пожить в хорошей избе». Минувшим летом он был уже дряхлым, забывчивым. Приближение конца, видно, чувствовал и в последний раз на свой лад попытался устроить будущее Агафьи.

В конце лета прибилась к Лыковым пара единоверцев из Поти